Кофе и полынь
Шрифт:
Хотелось упомянуть и Вильгельма Лэндера, который титул и земли получил за доблесть и верность; и Алвен, жрицу дубопоклонников, столетиями хранившую эти земли; и семейство Черри, которым я тоже гордилась, пускай у них не было ни титулов, ни долгой и славной истории…
– Эверсан, – произнёс вдруг призрак. – Иден, молодой граф Эверсан. Я помню. Я знаю. Хорошо. Я… – голос его вдруг совсем утих. А потом снова окреп: – Я верю. Пусть будет так. Я найду – мы найдём – мёртвого колдуна, немёртвого колдуна.
– Но сперва я найду предателя, убийцу и украденные документы, –
И – снова протянула руку, но на сей раз ладонью вперёд, на уровне груди.
Граф Ллойд сделал то же самое, но очень-очень медленно, точно преодолевая сопротивление. Как в толще воды; как в кошмарном сне… А потом наши ладони соприкоснулись, и я впервые очень ясно ощутила нечто. Не тепло; не холод; не влажность; не сухость.
– Уговор, – сказал граф Ллойд и, как показалось мне, улыбнулся.
– Уговор, – кивнула я.
И наконец отступила.
Сердце у меня колотилось так, что его биение, наверное, можно было услышать снаружи комнаты. Подойдя к столу, я быстро написала на листе бумаги несколько строк – адрес, который сообщила служанка, и короткий пересказ её истории, затем сложила вчетверо и, выждав положенное время, потянула за звонок.
В сторону призрака я старалась не смотреть; ладонь зудела, и на ней проступали… нет, не знаки, а тени, беспрестанно движущиеся. Они то проявлялись, то исчезали, а когда мисс Смит открыла дверь, то от них не осталось и следа.
По крайней мере, на вид.
Остаток вечера прошёл как в забытьи. В памяти совершенно не отложилось, как я вернулась в гостиную к леди Уоррингтон и остальным, как передала записку Эллису, поддерживая нашу игру на публику, как сварила ещё несколько порций кофе на песке. О чём мы разговаривали, когда детектив ушёл – загадка. Однако леди Уоррингтон и её подруги, вероятно, остались довольны, если не сказать больше; кажется, они взяли с меня обещание приходить снова, хоть иногда, а с леди Чиртон – обещание напоминать мне об этом.
Словом, расстались мы приятельницами.
Стоило же отъехать от клуба и свернуть за угол, как на дорогу выскочил человек, суматошно размахивая руками, заставил автомобиль остановиться – и сел рядом со мной.
– Ох, ну и погодка – опять моросит, а у меня, между прочим, с утра во рту ни крошки – если не считать вашего кофе и двух печений, – выдохнул он, и я точно очнулась, возвращаясь в наш бренный мир.
В ладони будто бы пульсировало что-то, но сейчас уже едва ощутимо.
– Эллис, – улыбнулась я.
– Кому ж ещё тут быть? – подмигнул он. И хлопнул по плечу водителя: – Езжайте, езжайте, а то кто-нибудь обратит на нас внимание… Виржиния, я, безусловно, оценил вашу записку. Примите моё восхищение: вы выбили показания у свидетельницы! В чём секрет?
– Личное обаяние, – неуклюже пошутила я. – Только не моё, а ваше: мисс Смит знала о нашей дружбе, но боялась разговаривать напрямую с вами, а потому ей пришлось действовать окольными путями.
– Так или иначе, нам это на пользу, – заключил Эллис. И добавил, с прищуром глянув на меня: – На вас лица нет. Постороннему человеку, пожалуй, и не
Я вздрогнула:
– Полагаю, неплохо. Но, Эллис… – Голос у меня сел. – Мы должны найти убийцу. И документы тоже. Если мы не сумеем этого сделать…
Словно почувствовав что-то, Эллис развернулся вдруг ко мне – и взял за руку, ту самую.
Ладонь у него пылала, как огонь.
– Я раскрою это дело, обещаю, – сказал он очень серьёзно; взгляд у него был тёмный. – Я лучший детектив Бромли «по трупам», а труп тут, без сомнений есть. Верьте мне.
Отвечать я не стала, только кивнула и отвернулась к окну. Но призрачная пульсация в ладони наконец исчезла, и тревога отступила.
Я снова ощущала себя живой – целиком.
После нападения на Мэдди все мы приглядывали за ней – по-своему, кто как умел.
Эллис заглядывал в кофейню почти каждый день, обязательно с подарком. Иногда это было какое-то лакомство, вроде печёных каштанов или засахаренных апельсиновых корочек, иногда заколка для волос, украшенная пером сойки, или очаровательная закладка для книги в виде вышитой шёлковой ленты… Однажды он принёс цветок чертополоха, ярко-фиолетовый, такой упрямый и живучий, что при одном взгляде на него прибавлялось сил. Вскоре таких мелочей скопилась целая коробка. По вечерам Мэдди ставила её на колени и долго рассматривала каждое сокровище с мечтательной улыбкой на устах.
Паола приносила книги. Некоторые выбирала в моей домашней библиотеке, но по большей части доставала из личных запасов. Удивительно, сколько книг она перевозила с собой, с места на место! Целый большой саквояж, набитый до отказа. Там были и истории о приключениях, и красочные атласы, и стихи, и даже несколько рыцарских романов с красочными иллюстрациями. В основном книги предназначались, конечно, для детей. Но так было даже лучше: Мэдди читала быстро и с упоением.
Георг с Миреем, кажется, соревновались, кто больше избалует её: пока один варил какао с ванилью и корицей, как Мэдди любила, другой выпекал крошечные печенья в виде птичек, совершенно очаровательные. Мирей без умолку трещал о своих сёстрах и неизменно добавлял, что, верно, давно бы умер от тоски по ним, если бы не обрёл «младшую сестрицу» здесь, в Аксонии, и Мэдди всякий раз смеялась, а на щеках у неё проступал румянец. Георг же, когда выдавалось свободное время, рассказывал о Большом Путешествии леди Милдред, и я, если честно, жалела, что не всегда могла остаться на кухне, чтобы тоже послушать.
Клэр ворчал. Каждый вечер он водил с Мэдди разговор, упрекая её то за цвет лица: «Вам надо больше спать и вовремя ужинать, дорогая моя»; – то за чересчур открытое платье: «И вам, наверное, даже и в голову не приходит, что вы можете простудиться? Возьмите эту шаль. Нет, она мне не нужна, не надо возвращать, право, я не настолько беден».
О Мэдди заботился даже Джул: когда ей вздумалось прогуляться до городского рынка, он вызвался её сопровождать, а потом нёс на ней корзинку спелых красных яблок, из которых повар в особняке испёк пирог…