Кофе и полынь
Шрифт:
И никому из нас и в голову не могло прийти, что беда явится с другой стороны.
В то утро – это было, кажется, тринадцатое октября, холодное и дождливое – мы приехали в кофейню очень рано. Мэдди, пользуясь небольшой паузой, ушла в основной зал с большой чашкой какао и томиком рыцарского романа; я не стала препятствовать – мальчики Андервуд-Черри непривычно много капризничали накануне вечером и сегодня за завтраком, и всем нам требовался покой. Пока она сонно листала книгу, мы с Георгом на кухне выпили по чашке кофе, беседуя одновременно обо всём и ни о
– А меня тогда мучили боли в спине, как сейчас помню, – добавил он. – Но после этого прошли, точно их и не было… Но вот что значили её слова – не догадываюсь даже. Она порой говорила загадками, хотя никогда не имела в виду ничего дурного; как будто ей не хватало уверенности, чтоб договорить, объяснить. Уж такой она была, нежной, как лесная фиалка, и столь же скромной.
Раньше я бы, пожалуй, согласилась. Но теперь, узнав маму чуть лучше по снам, сомневалась, что её можно назвать хрупкой и слабой. Тихой – да, безусловно. А ещё – несгибаемой, смелой, правдивой и полной любви. Признаться, мне до неё пока далеко, далеко до такой силы воли…
Погружённая в этот непростой разговор, я не сразу осознала, что в кофейне чего-то не хватает.
Кого-то.
– А где мистер Мирей? – спохватилась я. – Вроде бы в это время он уже обычно на месте.
Георг нахмурился и вытянул из нагрудного кармана серебряные часы в плоском корпусе.
– И впрямь… До сих пор этот Мирей, при всех его бесчисленных недостатках, никогда не опаздывал, – признал он. – Мне думается даже, что ему больше по нраву бывать здесь, в «Старом гнезде», чем у себя дома.
У меня внутри всё похолодело от дурных предчувствий.
– А вы… вы случаем не знаете, где именно живёт мистер Мирей?
– Я знаю! – раздался жизнерадостный и бодрый голос Эллиса. – Апартаменты скромные, но, скажем прямо, несколько более дорогие, чем полагается человеку его положения. Ну, и неудивительно: он сколотил неплохое состояние, работая на «замшелых аристократов», которых так не любит. Не думайте, что я следил за ним, скажем, из ревности, разумеется, нет! Я просто должен был проверить, что за человек собирается работать здесь, с вами и с Мадлен…
– Эллис! – выдохнула я, перебивая его. От сердца отлегло; тревога никуда не делась, но словно бы отступила в сторону, давая возможность мыслить связно. – Как вы вовремя! Скажите, вы можете кое-что сделать для меня?
Он мгновенно сделался серьёзным и даже чуть оправил складки шарфа, чтоб тот лежал пригляднее:
– Разумеется. Что случилось?
– Надеюсь, что ничего, – искренне ответила я. – И что вы хорошенько посмеётесь над моей мнительностью, когда вернётесь в кофейню.
Но, увы, нам всем стало не до смеха.
Как сообщил Эллис, приехав обратно в «Старое гнездо» около двух пополудни, Рене Мирей отравился сердечным лекарством,
Ему повезло вдвойне. Не только потому что мы с Георгом волновались о нём, но и потому, что Эллис, которому я одолжила свою машину и водителя, не сразу поехал по нужному адресу, а сперва завернул за своим другом.
За Натаниэллом Брэдфордом.
Последний хоть и имел прозвище «Доктор Мёртвых», с живыми умел управляться не хуже. А в действии ядов разбирался уж точно лучше, чем, скажем, наш семейный врач Хэмптон. И неудивительно! Ведь ему частенько приходилось иметь дело с последствиями отравлений, увы, весьма печальными… Всякое лекарство – яд, если дозировка неверна, о чём знают, пожалуй, все; но Рене Мирею довелось испытать на себе правдивость этих слов.
– Сам не знаю, как такое вообще произошло, мон ами, – лепетал он позже, когда мы навестили его, передавая многочисленные пожелания скорейшего выздоровления от гостей кофейни. – Я просто хотел добавить успокоительных капель в стакан с водой, но отчего-то опрокинул туда пузырёк целиком! А потом выпил и лёг в постель, словно так и надо… Мне казалось, что всё правильно, – добавил он жалобно.
Я отвела взгляд.
За Мирея в кофейне волновались. Миссис Скаровски написала ободряющую оду в его честь, которую и передала нам с Мадлен, а мисс Блэк принесла букетик из искусственных ландышей и миниатюрной протеи. «Тому, кто восстанавливается после болезни, – пояснила она бесцветным, трагичным голосом. – Я хотела добавить цветов, которые символизируют крепкое здоровье, но мастер Горацио сказал, что это не по нашей части. Увы. Но мистеру Мирею к нам рано. Это хорошо».
Утверждение, с которым сложно поспорить, воистину!
Он прошёлся по самому краю; ещё немного – и исход был бы трагическим. А меня не отпускала мысль, что здесь есть и часть моей вины… что вообще всё из-за меня.
– «Правильно»! – передразнил его Эллис безжалостно. Доктор Хэмптон, сменивший на посту уставшего Натаниэлла Брэдфорда, глянул неодобрительно. – Скажите лучше, откуда у вас вообще эти клятые капли? Да ещё такой здоровенный флакон!
Мирей виновато уставился на собственные пальцы, вцепившиеся в плед; они сейчас точно существовали отдельно от него, чересчур бледные даже в сравнении с лицом.
Помертвевшие.
– Мне стали сниться дурные сны. И старые, и новые; я спал, признаюсь, уже совсем скверно, и как-то вечером зашёл в аптеку, чтобы купить лекарство. Подумал сперва, что аптека уже закрыта, но потом дверь отворилась, и фармацевт меня пригласил. Позвал внутрь, да… Он слушал внимательно, очень духовный… душный…
– Душевный? – скривившись, подсказал Эллис.
– Уи-уи, душевный человек! – закивал Мирей. И снова поник. – Я сперва хотел купить тонизирующую настойку. Что-то для живости! В Марсовии я знал одного чжанца, он все хвори лечил женьшенем… Но этот аптекарь сказал, что мне не надо бодриться. Мне надо хорошо спать, крепко, и предложил успокоительную микстуру.