Кофе и полынь
Шрифт:
Под кофе с кардамоном и лимоном работа шла споро. К моему удивлению, Эллис не лукавил и не кокетничал, когда говорил, что ему требуется больше времени для чтения, чем мне. Пока он просматривал одну газету, я успевала изучить две – хотя, признаться, очень нелегко было не отвлекаться на заметки, не относящиеся к делу, но очень интересные.
Я словно окунулась в другую жизнь – ту, которой почти не помнила сейчас.
Десять лет назад меня окружали стены пансиона святой Генриетты; родители – ещё целые и невредимые – далеко в Бромли боролись с кознями Валха, как и леди Милдред. Я видела только книги и монахинь-учительниц, страдала из-за всяких
И не знала, например, что в том же далёком году, к примеру, изловили Убийцу-с-Ножницами!
Не то чтоб мне были особенно интересны разнообразные душегубы, но уж больно ярко оказалась написана статья. Признаюсь, я зачиталась. Так же, как зачиталась памфлетом о Выставке Удивительных Роз в самом начале зимы. И пышным сочинением о свадьбе старшего брата нынешнего монарха, принца Артура, который считался тогда наследником трона… Ах, кто же мог знать, что вскоре он нелепо и трагически погибнет, упав с лошади!
Изредка всплывало и имя леди Милдред; оказывается, о ней часто писали, когда речь заходила о путешествиях и о далёких странах.
Но даже увлекаясь картинами тех давно минувших дней, я не забывала о работе. Пока, увы, удалось отыскать только две крошечные заметки, хоть немного подходящие по теме: первая о пропавшей без вести девице К., которую искали родители, а вторая – о несчастной, утопившейся из-за несчастной любви в Эйвоне. Я уже запаслась силами – и, конечно, кофе – перед тем как начать просматривать новую стопку, когда Эллис вдруг воскликнул:
– Нашёл!
И придвинул ко мне скромную, тоненькую газету под названием «Глашатай Обличительной Правды» – судя по тому, что сейчас о такой никто и не слышал, долго она не просуществовала.
Газета, похоже, была посвящена бичеванию пороков, причём не просто знаменитых богачей и аристократов, а политиков. Судя по тону публикаций и по тому, кто становился их жертвами, издавалась она на деньги консерваторов, которых явно пугало влияние недавно образованной партии… Нужная заметка находилась на второй странице и сообщала, что в загородном доме мистера Каннинга повесилась некая девица шестнадцати лет, дочь экономки. «Это случилось полгода назад, – гласил текст. – А пресса молчит, точно подкупленная!» Автор статьи явно не питал добрых чувств к Каннингу, а потому не поскупился на дурно пахнущие намёки – и неоднократно возмутился тем, что человек таких низких душевных качеств остаётся секретарём уже при втором председателе нижней палаты парламента.
– Ну, в хитросплетениях политики я разбираюсь не слишком хорошо, но даже мне понятно, что этот самый Арчибальд Каннинг не просто так занимал эту должность почти двадцать лет подряд, – произнёс Эллис, постучав по газете пальцем. – Наверняка его туда усадили, чтоб он приглядывал за каждым новым председателем, ведь председатели у нас по обыкновению находятся в оппозиции к текущему политическому курсу… О чём вы задумались, Виржиния?
– О том, откуда мне знакомо имя этого Каннинга, – ответила я честно. И почти сразу же вспомнила: – Ну, конечно! Он недавно умер, мы читали его некролог в конце лета, незадолго до того как вернулись в Бромли.
– И некролог был полон многозначительных намёков на скверные привычки покойника, как и эта статья, – подтвердил Эллис. – А когда исчез ещё и граф Ллойд, то сразу проскочила мысль, что два события связаны…
– Дядя Рэйвен говорил о чём-то подобном, – кивнула я, запоздало припоминая давний разговор. – Но я никак не могу уловить, к чему вы ведёте.
Эллис почесал в затылке, откидываясь на спинку стула, и глубоко вздохнул.
– Я и сам, признаться, не вполне уверен… Но посудите сами. Граф Ллойд был человеком безупречных моральных качеств. Ни азартных игр, ни разврата, ни даже глупостей, совершённых в молодости! Его попросту нечем шантажировать, нечем ему угрожать. А что, если секрет, который заставил графа Ллойда сорваться с места, принадлежал не ему, а ныне покойному Арчи Каннингу? – понизил он голос, глядя в потолок, точно опасался, что его подслушают. – Звучит даже слишком правдоподобно… В этой статье, Виржиния, нет имени ни бедной девушки, ни её матери-экономки. Я не могу с уверенностью утверждать, что это была именно Корнелия Гибсон. Но слишком уж хорошо всё сходится: десять лет назад происходит трагедия, вскоре после которой Каннинга на несколько лет отстраняют от позиции секретаря, Ллойд уходит с должности председателя по собственному желанию, а Гибсон становится дворецким в «Клубе дубовой бочки». Это закрытое место; попасть туда можно только по очень высокой рекомендации, а куда уж выше, чем председатель нижней палаты? У меня есть одна мысль, как проверить мою теорию, – добавил он, выпрямляясь, и посмотрел на меня в упор. – Но, возможно, мне понадобится ваша помощь и ваши связи. Вы ведь поможете?
Я кивнула – разумеется, ведь как я могла ответить теперь «нет»!
…В ту ночь сны были прескверные. То мерещился в углу комнаты граф Ллойд, живой и очень растерянный; он трогал собственную одежду, насквозь мокрую, и бормотал, что столько, пожалуй, не выпьет. То сгущался туман, и появлялась вдруг леди Милдред, бессовестно молодая и красивая. Одетая сперва в бхаратский наряд из длинного-длинного куска полотна, а затем в расшитый чжанский халат из шёлка, она шла, почти теряясь в белёсом мареве, и по лицу у неё текли слёзы… Я силилась вспомнить, плакала ли бабушка при жизни, но никак не могла. А затем внезапно поняла, что не уверена вовсе, она ли это, испугалась до смерти – и проснулась.
Мрачное настроение усугубилось тем, что за завтраком зевали все. Даже Паола выглядела болезненной и бледной. А Лиам, который и перед лицом Душителя с лиловой лентой держался довольно храбро, признался, что ему не по себе.
– Мне дважды за ночь чудилось, что меня мамка за окошком зовёт: выдь да выдь, и так жалостно, – сказал он, опустив глаза. У него даже прорезался уличный, простой говорок, чего не случалось уже давно благодаря урокам этикета. – А какая мамка? Я её и не знал-то. Это что, леди Виржиния, хандрень?
Меня пробрало холодком. Немалых усилий стоило пожать плечами и улыбнуться:
– Это всего лишь ядовитый туман с Эйвона, обычное дело осенью. Чего только из-за него не мерещится! Разумеется, ни в коем случае не нужно никуда выбегать из особняка ночью, даже если почудится, что зову я сама. Да и днём тоже не стоит.
Паола, которая чаще была против успокоительных выдумок для детей, охотно подтвердила, что якобы эйвонский туман и впрямь обладает подобными свойствами. Это немного приободрило Лиама. Он пообещал, что не станет даже выглядывать из окон на подозрительный зов, а ещё – что будет всегда носить оберег Зельды с собой.