Когда исчезает страх
Шрифт:
Конец! И, осознав это, Кирилл расслабил мускулы. Нужно было немедля действовать. Почему раньше он не взглянул вверх? Утеряно время. Земля уже близко. К черту землю! Если конец, так сразу.
Собрав всю волю, он напружинился, вскинул над собой руки и, поймав тугие нити строп, скрипя зубами, начал тянуть к себе запасной парашют.
Липкий шелк визжа сопротивлялся, хлестал в лицо, забивал дыхание, прирастал к груди.
— Не уйдешь!
Вот уже зажат коленями живой, вырывающийся край парашюта. Опять руки вверх, и, вцепившись ногтями, Кирилл с еще большей озлобленностью комкает и тянет скользкий хлопающий шелк. Скоро земля, надо использовать каждую долю секунды…
По ногам все же проходит противный ток от предчувствия удара.
Наконец взбесившаяся материя судорожно зажата коленями, руки раздергивают стропы. Парашют с треском распахивается…
Ирина, забыв обо всем, стремительно, как на салазках, спускалась за парашютистом. Она видела перед собой только разрастающийся купол и готова была от радости разреветься. Но что это? Парашют исчез. Уже земля, деревья… Это как грохот собственной катастрофы врывается в мозг… Сейчас машина вдребезги. Выровнять… Во что бы то ни стало!
Девушка рывком тянет на себя руль, дает полный газ…
Хлопок, мотор, захлебнувшись, как будто глохнет… Но в следующие же мгновения, взревев, помогает вырваться в воздух.
Ян Ширвис, высоко подняв коротко остриженную голову, слегка работая локтями, пробегал по исполосованной солнцем дорожке парка. Сзади катился на велосипеде взмокший Гарибан.
Парк был безлюден. Косые лучи солнца, пробиваясь сквозь влажную листву, обдавали мягким теплом. Ян свернул с широкой укатанной дорожки и побежал тропой к озеру. Озеро едва колыхалось среди камышей. В искрящейся желтоватой воде плескались дикие нырки. Яну тоже захотелось выкупаться. Сбросив на ходу тапочки, он босиком взошел на шаткие мостки.
Гарибан, отдуваясь, слез с велосипеда, вытер с лица обильно струившийся пот и, присев под сосну, стал наблюдать за боксером.
Ян стоял над водой, коричневый, мускулистый. Вот он набрал полную грудь воздуха, приподнялся на носках и, раскинув руки, полетел вниз головой…
Вынырнул он далеко в стороне, фыркнул и саженками поплыл за нырками. Дикие утки пугливо кинулись в стороны и исчезли под водой.
Гарибан усиленно тренировал Ширвиса к большим отборочным соревнованиям. Проигрыш Яна на осенних общегородских соревнованиях не обескуражил Евгёния Рудольфовича. Мало ли бывает случайностей, когда недостаточно натренировано сердце? Сейчас он готовил боксера к большим и длительным физическим нагрузкам. На соревнованиях Ян выдержит одинаково высокий темп во всех раундах. В городе нет средневеса, равного ему. Победа обеспечена.
В кочевановской манере вести бой Евгений Рудольфович не видел ничего нового. Он еще тогда, осенью, сказал журналистам: «Холодный и скучный техник. В нем нет ни капли боксерской злости, а без нее на ринге многого не добьешься». И тут же, как бы между прочим, он намекнул, что имел некое отношение к тренировкам Кочеванова.
Некоторые спортивные обозреватели, неделями жившие бесплатно в «Солопе» у Евгения Рудольфовича, поспешили сообщить читателям, что победа Кочеванова неслучайна: молодого боксера больше месяца обучал такой опытный знаток бокса, как Гарибан. А о Сомове они даже забыли упомянуть.
«Я этого Сомова еще в чудаки, в городские сумасшедшие произведу, — рассуждал про себя Евгений Рудольфович. — Для многих он станет глуповатым и неуживчивым дядей Вадей, которого надо гнать с тренерской работы».
Ян наконец отстал от нырков, выбрился на берег, ладонью смахнул с тела прозрачные капли и начал прыгать на одной ноге, вытряхивая из уха воду.
Гарибан подошел к нему, проверил пульс, потрогал мышцы ног и, шутливо дав пинка, велел одному продолжать прогулку. Главному врачу нужно было спешить в лагерь. Под его опекой кроме Ширвиса были еще три десятка спортсменов.
Ян выжал трусы, накрепко зашнуровал туфли и, помахав рукой удалявшемуся Гарибану, побежал дальше.
Третью неделю Ян живет по расписанию. Подъем в семь утра. Гимнастика. Стакан молока. Дальняя прогулка. Второй завтрак. Отдых. Два часа тренировки на снарядах. Передышка. Обед. Тихий час. Бег в полную силу на три тысячи метров. Снова отдых. Товарищеский бой. Потом массаж, теплый душ, вечерняя прогулка и сон.
Ян строго придерживался режима и ни разу не побывал в городе. Зося на него сердилась. Она сдавала выпускные экзамены и не могла приехать в лагерь, от нее только пришло два капризных письма, усыпанных вопросительными знаками. Письма остались без ответа. Зося, наверное, с кем-нибудь другим теперь коротает вечера. Пусть, не жалко. Яну больше по вкусу покладистые, а не такие расчетливые и строптивые девицы, как Кальварская.
Как бы Зося ни злилась, он до соревнований будет спартанцем. Ян привык к лишениям. Он родился в Риге, когда отец был в ссылке. Впервые Ян увидел его только в 1919 году, забинтованного, в серой шинели. Отец привез сыну толстую елочную конфету и шапку с длинными ушами, а потом опять куда-то исчез. Мать одна выкормила Яна, они немало хлебнули горя. Потом отец разыскал их и выписал сюда, в Советский Союз.
Чудак старик, он все еще надеется свергнуть буржуазию в Латвии и вернуться в родную Ригу. К чему? Не все ли равно, где жить? Вот Ян, если выйдет в чемпионы, побывает во многих странах. А Латвия? В Латвию Яна не тянет. Стоит ли, отец, печалиться о таком крошечном клочке земли?
Ян усмехнулся, вспомнив, как встревожился отец, когда он ушел от Сомова. Зря волнуется старик, — Ян нашел более современного учителя. Разве Сомов может сравниться с Гарибаном? Кто лучше врача знает строение человека? Гарибан, а не кто иной, показал Яну, как сбивать дыхание у противника, как вызывать тошноту и головокружение короткими тычками в область сердца, печени, как оглушать ударами по виску, по сонной артерии и вызывать удушье резким прямым ударом в солнечное сплетение. Ян скоро добьется славы самого техничного бойца. Его уже теперь выставляют на серьезные матчи. О нем пишут в газетах, с ним считаются как с мастером нокаутов.
Ширвис выбежал из парка на шоссе.
Впереди, над рощей, вился самолет, уходя ввысь. Ян прибавил шагу. Он шел широким махом, ослабив мускулы и сохраняя ровное дыхание.
Роща встретила Ширвиса прохладой и неистовым щебетанием птиц.
Боксер стал пробиваться сквозь перепутанную чащу кустов. Ему представилось, что он на ринге, что за канатами рокот жадной до зрелищ толпы… Вот затихает зал. Люди судорожно сжимают ручки кресел. Ян спиной ощущает затаенное их дыхание… Сейчас он сделает неожиданный выпад в сторону, за выпадом — удар, и зал разразится овацией…