Когда пробьет восемь склянок (пер.Исхаков В.Э. редакция 2024 г.)
Шрифт:
— Я тоже. Он довольно суров с виду, но душа у него ангельская.
— А его дочь? Я ее никогда не встречал.
— Вполне современная девушка. Одета на современный лад, говорит по-современному: "я смела, я все знаю, я могу за себя постоять." Но она совсем не смелая, просто симпатичная старомодная девчонка в модных одежках.
— Итак, их мы исключаем, — сказал с облегчением сэр Артур. — У нас остаются ловцы акул, экспедиция, несмотря на ваши насмешки, и Мак-Ичерн. Лично я за ловцов акул.
Я не стал спорить. Пришло время подняться на палубу, и я сказал ему об этом.
— Теперь уже недолго?
— Думаю, что нет, сэр. Мы выключим свет в салоне — это будет очень некстати для них, если они попробуют заглянуть в окна. Мы включим освещение кормовых кают и мачтовый огонь. Это укажет им место расположения яхты. Корма будет освещена. А нос будет погружен во тьму. В этой темноте мы и спрячемся.
— Где в темноте? — Голос дядюшки Артура звучал не слишком уверенно.
— Вы встанете в рулевой рубке. Дверь в нее открывается наружу. Держитесь изнутри за ручку. Только очень легко. Как только почувствуете, что она поворачивается, очень медленно и бесшумно поворачивается, приготовьтесь. А как только дверь чуть-чуть приоткроется, ударьте в дверь, ногой со всей силы чуть ниже ручки. Если вы не сломаете ему нос или не перекинете его за борт, то по крайней мере выбьете половину зубов. А я позабочусь об остальных.
— Каким образом?
— Я буду на крыше салона. Там будет тень от мачты, и даже если они подойдут со стороны рулевой рубки, они не смогут разглядеть мой силуэт.
— Но что вы собираетесь делать?
— Искалечить его. Или их. Большой гаечный ключ из машинного отделения — думаю, это будет неплохо.
— А почему бы вам не ослепить их прожектором и не заставить поднять руки? — Дядюшка Артур явно не оценил предлагаемый мной образ действий.
— По трем причинам. Это опасные и опытные люди, их не следует предупреждать. Тут нет честной спортивной борьбы, речь идет о нашей жизни. Далее, я уверен, что они уже рассматривают "Файркрест" в ночной бинокль. Наконец, звук хорошо распространяется по воде, а ветер дует в сторону Торбея. Стрельба нежелательна.
Он больше ничего не спрашивал. Мы вышли на исходные позиции и стали ждать. Все еще лил сильный дождь и с запада дул ветер. Дождь не особенно смущал меня, я надел водонепроницаемый костюм. Распластавшись на крыше салона, я лежал, расслабив пальцы рук, правая придерживала гаечный ключ, в левой был нож. Они появились через пятнадцать минут. Я услышал легкое касание резины по правому борту со стороны двери в рулевую рубку. Я потянул за шнур, который проходил через заднее окно рулевой рубки. Шнур был привязан к руке дядюшки Артура.
Их было только двое. К тому времени мои глаза прекрасно приспособились к темноте, и я мог легко различить фигуру первого, который шагнул на борт прямо под тем местом, где я лежал. Он закрепил носовой конец и стал ждать своего напарника. Вперед они двинулись вместе.
Первый корчился в агонии после удара дверью, который, как мы потом установили, пришелся прямо в лицо. Со вторым не так повезло — он обладал кошачьей реакцией и упал на палубу, когда гаечный ключ обрушивался на него. Я бросился на него. В одной руке у него был нож или пистолет, и если бы я промедлил долю секунды, выясняя, что именно у него было, я был бы покойником. Я нанес удар левой рукой (с ножом) и он тут же тихо улегся.
Я прошел мимо второго, задернув шторы в салоне и зажег свет. После этого я приподнял стонущего на палубе человека, протащил его через дверь рулевой рубки, вниз по ступенькам в салон и бросил на ковер. Я не узнал его. В этом не было ничего удивительного: родная мать его бы не узнала: Дядюшка Артур был из тех, кто делает работу добросовестно.
— Держите его на прицеле, сэр, — сказал я. Дядюшка Артур смотрел на дело рук своих с несколько удивленным выражением. Единственным, чем отличалось его лицо от обычного состояния, была легкая бледность. — Если он начнет рыпаться, убейте его.
— Но… посмотрите на его лицо. Не можем же мы так оставить…
— А вы посмотрите на это, сэр. — Я показал оружие, которое выпало, из рук этого парня. — В полицейском департаменте Соединенных Штатов это называют "малюткой". Обрез, у которого отпилено две трети ствола и две трети приклада. Если бы ему удалось выстрелить первым, у вас вообще не осталось бы лица. В буквальном смысле. Вы все еще чувствуете себя в роли Флоренс Найтингейл над раненым героем?
Это был совсем не тот тон, в котором можно говорить с дядюшкой Артуром, поэтому в конфиденциальном рапорте, когда мы вернемся, будут некоторые корректировки. Если мы вернемся. Но в тот момент я не мог говорить иначе. Я прошел мимо дядюшки Артура и поднялся по ступенькам.
В рулевой рубке я взял маленький фонарик, вышел наружу и посветил за борт, прикрывая лампочку так, чтобы свет был не виден со стороны. Они приплыли на резиновой лодке, и подвесной мотор на ней был. Герои победители, согреваемые чувством удовлетворения после хорошо выполненной работы, намеревались возвращаться с комфортом.
Обмотав конец вокруг головки цилиндра мотора и подтягивая попеременно то его, то носовой конец, я за пару минут втащил на палубу лодку. Отсоединил мотор, перетащил лодку на другую сторону надстройки, чтобы не было видно с залива, и исследовал ее тщательно при свете фонаря. Кроме имени изготовителя на ней не было никаких пометок, позволяющих определить ее принадлежность тому или иному судну. Я разрезал ее на полосы и выкинул за борт.
Вернувшись, в рулевую рубку, я отрезал от катушки электрического кабеля кусок метра три, вышел наружу и привязал к мертвецу подвесной мотор. Я обследовал его карманы — ничего. Я знал, что там ничего не будет, я имел дело с профессионалами. Я поднял фонарь и осветил его лицо. Я никогда прежде его не видел. Забрав у мертвеца пистолет, я снял цепь леерного ограждения, спустил сначала подвесной мотор, а потом и тело за борт. Они исчезли в темной воде залива Торбей без единого всплеска. Я зашел внутрь, закрыл дверь рулевой рубки и дверь салона за собой.
Раненый к тому времени уже был на ногах, он стоял пошатываясь, промокая лицо полотенцем, и время от времени стонал. Я не осуждаю его — если бы у меня был сломан нос, выбиты почти все передние зубы и, скорее всего, сломана челюсть, я бы тоже стонал. Дядюшка Артур с пистолетом в одной руке и моим стаканом в другой сидел на скамье и созерцал дело рук своих со странной смесью удовлетворения и отвращения на лице.
— Ковер несколько пострадал, — заметил он. — А что мы будем делать с этим?