Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы
Шрифт:
— Анги! Анги! Анги!
Путник склонился над девушкой, обхватил руками ее голову:
— Что случилось, Анги?
Она тихонько высвободилась из объятий Путника, села и начала лущить початок. Потом проговорила жалобно, каким-то слабым голосом:
— Путник, возьми меня отсюда…
И, опустив голову, тихонько заплакала.
Путник молча выковыривал из початка зерна. Он не утешал Анги, не пытался приласкать ее. Неожиданно совсем рядом промелькнула ночная птица, стремительная, будто черная стрела. Две-три звездочки блестели и переливались вверху, как слезы Анги. А по ту сторону тока женщины пели о юной невесте, собирающейся в дом свекра. Глаза Путника устремились туда, где за горами,
Путник счастлив: он вернулся в свой мир — в мир цивилизации. Но время от времени его тревожит мысль: «Кажется, я совершил ошибку…» Подчас, в кругу друзей, среди забавной болтовни, ему вдруг слышится трепетный голос, произносящий: «Путник… Какой ты странный, Путник!» И тогда улыбка на лице его меркнет, и он думает: «Теперь ее стадо пасется возле какого-нибудь синего ручейка, а сама она ждет меня, ждет не переставая. Ноги ее босы, взор печален, а в волосах — цветущая веточка яблони…»
Анги!
ВЕЧЕР В ГУРДЖАНЕ
Перевод В. Крашенинникова
Прости, что так долго не писал тебе. Право, трудно объяснить почему. Должно быть, оттого, что старался выбросить из головы измену Уши, а может, оттого, что я оказался свидетелем трагической любви Джагдиша и до сих пор не могу опомниться от горя.
«Как, — скажешь ты, — Джагдиш, этот толстяк (хотя, впрочем, не так-то уж он тучен), с его неизменной улыбкой, этот страстный охотник, любитель бриджа и пива, тоже способен на пылкие чувства к женщине?!»
Дорогой мой, могу ответить, что… Впрочем, нет, лучше сначала я расскажу тебе о тех краях, где мы с ним провели последние полтора месяца. Природа, окружающая нас, влияет не только на наши чувства, но и на весь уклад жизни. Насколько тесно связаны друг с другом любовь и природа, можно воочию убедиться на примере влюбленного безумца Меджнуна[14], обреченного на блуждания в пустыне, да и на примере «пробивающего горы» Фархада[15]. Впрочем, к чему далеко ходить? На твоей родине, в Пенджабе, могучие струи Ченаба хранят прекрасную историю любви Сохни и Махинвала[16].
Однако мы в большинстве случаев не умеем отдавать всю свою любовь одному избранному нами существу. Если мы и любим кого-то по-настоящему, так только самих себя.
Человеческая любовь сама по себе нечто совершенно неуловимое и неосязаемое! Ну что такое любовь? Слияние двух бьющихся сердец, и только. Лишь природа, окружающая влюбленных, способна возвести их любовь до светлых философских высот либо низвергнуть в бездну отвратительных низостей. Непонимание огромной роли окружающей нас природы равнозначно непониманию величия жизни. То же самое говаривал, бывало, и бедняга Джагдиш. Правда, теперь в его глазах затаилась невыносимая скорбь, мука, которую увидишь лишь в глазах одинокой, затравленной, трепещущей газели.
Прежде всего я хочу рассказать тебе о месте нашего пребывания. Оно расположено высоко над уровнем моря. В таких краях и человеческая любовь тоже бывает возвышенной. В мыслях непроизвольно происходит совершеннейший переворот. Человек неожиданно приходит в неописуемый восторг, экстаз, дыхание его учащается, будто сбросил он с плеч груз, который до сих пор вынужден был тащить на себе. Посмотришь вверх — так и хочется воспарить в небесную синь, а глянешь вниз — далеко-далеко, на многие мили тянутся цепи высоченных обрывистых гор. Скользнув по горным кручам и долинам, взгляд в одно мгновение падает на равнины, лежащие далеко внизу,
Только здесь почувствовал я, как жалка и отвратительна любовь Уши, сколь она ограниченна! Любовь, которая теплится в гостиной и, словно нежный тропический цветок, распускается лишь на узкой грядке, под стеклянным колпаком, любовь, которая постоянно нуждается в искусственном свете, искусственном тепле и искусственном подкармливании. Гостиная, шелковые сари, искусственный смех, искусственные фразы! Право, сейчас я начинаю сомневаться, действительно, ли любил Ушу, не результат ли это окружающей любовь искусственной обстановки? Стоило вырваться оттуда на вольный простор, и я тотчас же забыл любовь Уши!
Здесь ярко блещут молнии, небо будто раскалывается от грома, с высот низвергаются потоки дождя, падает град, свет слепит глаза. Но достаточно нескольких быстрых и сильных порывов ветра — и восток уже чист. Небо на удивление голубое. Солнце сияет над головой, словно круглый золотой диск, и, широко раскинув крылья, парит, как небесная гурия, горный орел.
Мы откидываем сетчатый полог палатки. В руках у нас пиалы с дымящимся кофе, за плечами ружья. Мы выглядываем наружу. Всюду снег. Воздух недвижим. Небо чистое. Медленно, не торопясь, мы пьем кофе, а потом, надев поверх кожаных ботинок неуклюжие сапоги, сплетенные из рисовой соломы, отправляемся на зверя. Его здесь сколько душе угодно — дикие козы, медведи, мускусные олени, волки. Последние, между прочим, выслеживают сбившихся с пути усталых охотников. И нередко ночной порой бедняга охотник, оставшийся стеречь палатку, и его отважная собака, сидя у пылающего костра, с отчаянием и безнадежностью смотрят друг на друга. В непроглядной тьме свистит ветер, воют волки. Вдруг раздается ужасный, леденящий душу грохот — это падает снежная глыба, она словно всю вселенную заполняет собой. Потом наступает безмолвие — великое безмолвие, смерть и покой. Охотник не вернулся, охотник никогда больше не вернется. В погоне за зверем он сам оказался добычей. Охотник покоится глубоко, под огромной толщей снега, а на его снежной могиле пляшут страшную пляску волки!
Однако не беспокойся, приятель! Я жив и невредим, и на нашем счету уже около дюжины медведей, мускусных оленей и волков!
Ниже, к западу, в нескольких милях от нашего охотничьего лагеря, раскинулся Гурджан. Никогда в жизни не приходилось мне видеть более красивого места. Расположен он не более чем в двух милях от нас, но как тяжела туда дорога! Стоит поскользнуться на узкой тропе — в мгновение ока человек оказывается на дне глубокой, засыпанной снегом пропасти. Правда, теперь мы уже знаем в какой-то мере дорогу, но из-за постоянных снегопадов и дождей всякий раз приходится прокладывать новую тропу. Как ни привыкай, но, даже если уверенно и неторопливо продвигаешься вперед, а взгляд ненароком скользнет в сторону разверзшейся бездонной пропасти справа и слева, тело твое невольно охватывает дрожь.
В летнюю пору не найти, пожалуй, лучшего места для отдыха, чем Гурджан. Удивительно: тысячи людей каждый год направляются к Гульмаргу и даже не подозревают, что оттуда до Гурджана рукой подать. В Гурджане повсюду на горных вершинах шапками лежат снега, а между гор втиснуты ровные низины, на которых летней порой растет нежная и мягкая, словно шелк, трава. Кое-где в лощинах между горами высятся кряжистые массивные тунговые деревья, которые в ливень и снегопад отлично заменяют путнику палатку.