Когда рухнет плотина
Шрифт:
Затем - время уже поджимало - не поддаваясь на уговоры хозяев остаться, я выскочил на улицу.
6.
Найти машину тоже было проблемой. Снегопад разогнал всех водителей. Наконец, попался "жигуль", шофер которого соглашался ехать, но заломил дороговато. Я попробовал торговаться.
– Не поеду, - отрезал он.
– Дорога далекая, метель, заносы.
Будучи сам автомобильным человеком, я проникся его аргументацией и больше не спорил. Кого ещё сейчас удастся поймать.
Ехали мы медленно, но в машине было как-то уютно: уютно хлопали дворники, уютно несло теплом из печки, уютно светилась приборная доска, в магнитоле весело орал Гарик Сукачев про "я милого узнаю по походке",
– Люблю грозу в начале мая...
– пробормотал я, с интересом глядя в окно.
– Впервые такое наблюдаю!
Водитель только пробурчал что-то вроде: "Яп-понский городовой!" - и уставился вперед, надеясь хоть что-нибудь разглядеть на дороге. Мы ехали не быстрее тридцати километров, и даже я, пассажир, при каждом повороте руля чувствовал, что машину начинает вести. К счастью, движение было очень редким. Впереди нас мелькали красные габаритные огни, изредка проползали встречные машины, сверля лучами фар низвергающуюся белую муть. Молнии били часто, но как-то растекались по небу над тучами, и до земли долетала только неровная бледная бахрома их сияния. Поверхность дороги превратилась в вязкую целину, от обочин сперва пробивался свет окон, но потом город кончился, и не осталось ничего, кроме снежного хаоса. Мотор подвывал, дворники остервенело метались по стеклу, и я начал поглядывать на часы. До аэропорта ещё тридцать километров, а если в заносах застрянем?
Гарик Сукачев сменился Таней Булановой. У шофера было ещё штук пять кассет. Если попадем в заносы, хоть не скучно будет. Но этим запасом не пришлось воспользоваться. Снежная гроза кончилась, снегопад приутих, и нигде не застряв, к четверти восьмого мы были у аэропорта, в намешанной колесами грязной каше.
Тут я задумался: а принимает ли аэропорт самолеты? Надо было позвонить из города, но не пришло в голову. Но кажется, мои опасения на этот счет были напрасны. Первым делом я посмотрел на табло в центре зала. Иркин рейс опаздывал, и значит, я прибыл даже с запасом. Но все вылетающие рейсы задерживались, и аэропорт был полон раздраженных и озлобленных людей, а воздух дрожал от гула сотен голосов. Присесть было решительно негде. Некоторое время я потолкался в толпе, потом отправился было в буфет выпить чашку кофе, но и там были очереди. Прошло пятнадцать минут. Отложили ещё один рейс. Люди штурмовали стойки регистрации и справочное окошко, пытаясь что-нибудь выяснить, но на все взволнованные вопросы динамик только квакал неживым голосом: "Все рейсы задерживаются по техническим причинам..." Какая-то энергичная дама, оттеснив очередь, размахивала удостоверением перед стеклянным окошком справочной и кричала истеричным голосом: "Меня муж встречает!" Шла вялая регистрация на местные рейсы, но потом и их отложили. Неожиданно дикторша прочитала новое объявление. Гражданам, встречающим рейс из Москвы, предлагалось собраться у второго выхода. Недоумевая, я двинулся туда вместе с прочими встречавшими - их набралось человек десять. Нам навстречу вышел служащий в форме гражданской авиации, а вместе с ним милиционер.
– Граждане, прошу соблюдать спокойствие и выдержку, - сказал служащий аэропорта.
– Десять минут назад с бортом потеряна связь.
Вероятно, я первый догадался, что означают его слова, вернее, интонация, с которой они были связаны. Я почувствовал, что в груди останавливается сердце, и инстинктивно прислонился к стене. У стоявшей рядом со мной женщины расширились глаза.
–
– спросила она, и в следующее мгновение её лицо дико перекосилось, рот раскрылся, она разразилась отчаянным, оглушительным воплем и начала падать. Ее поймали и потащили прочь, а она все кричала: "Нет! Нет! Нет!", захлебываясь слезами, хлынувшими из глаз. Я, преодолевая слабость, бросился к служащему и, едва не тряся его за грудки, потребовал:
– Скажите мне, что... что там случилось? Я должен знать!
Он, тоже побелев, невнятно заговорил:
– Сначала исказились сигналы... Ничего не разобрать... Вроде призыва на помощь... и молчание.
Больше он ничего не успел сказать: на нас нахлынула стихия вскипевшей толпы. Как все это началось, я не заметил. Видимо, услышав женский крик, кто-то бросился посмотреть, что происходит, милиция преградила дорогу, пустила в ход дубинки, и этого оказалось достаточно, чтобы глухое раздражение перешло во взрыв. К счастью, мы находились в тупике перед запертыми дверями. Всех остальных встречавших, в том числе и кричавшую женщину, смыло людской волной. В зале со звоном лопались стекла, что-то трещало, хрустело, вопли, визг. Служащий сумел незаметно открыть дверь и втянул меня за собой. Там уже изготовился к бою милицейский наряд, в бронежилетах, с дубинками наготове. Сухим треском раскатилась автоматная очередь. У служащего выкатились глаза. Кто-то из милиции поспешил успокоить его:
– Это холостыми!
– и они кинулись в распахнутую дверь.
– Я вас, кажется, знаю, - сказал служащий, затягиваясь сигаретой, и протянул мне пачку.
– Ведь вы Шаверников?
– Да, - я тоже взял сигарету.
– Встречали кого-то?
– Жену.
Он промямлил тихо:
– Наверняка ещё неизвестно... Может, просто помехи...
– Так что случилось, расскажите толком!
Он ответил не сразу, прислушиваясь к доносящемуся из зала шуму, который иногда перекрывали автоматные очереди. Наконец, сбивчиво заговорил:
– Что-то странное творится... Стали искажаться сигналы, не только с того борта, отовсюду... Ни черта не разберешь, шум и абракадабра... А с теми, кто на земле стоит - связь нормальная. И телефон так же, вообще все. Никакой связи с внешним миром, будто заэкранировали. Пытались передать вашему борту, чтобы на другой аэродром шел... Слава богу, он один был в воздухе, следующий только в одиннадцать... А отсюда, конечно, никого не выпускали... Он не отвечал, а потом вроде искаженный "SOS". И вспышку, кажется, видели в том секторе неба... Все. Мистика. Ни телекс, ни спутниковая связь - ничего...
– Магнитная буря какая-нибудь?
– Нет, при магнитных бурях все не так...
Он бросил окурок в урну, избегая смотреть на меня, кивнул, и удалился. Я на вялых ногах выбрался в усмиренный зал, решив ждать точных известий - а что ещё оставалось?
В огромные разбитые окна несло холодом. Зал опустел, все куда-то попрятались, на его обширном фоне осталось только несколько фигур уборщицы сметали осколки, да санитары клали на носилки неподвижное тело. Под ногами хрустело стекло, валялись какие-то бумаги, развалившийся чемодан с высыпавшимся из него барахлом... Разгромленные киоски, перевернутые стойки, кое-где пятна крови.
Я поднялся на галерею второго этажа, чтобы не оставаться среди этого разгрома. Все скамьи были забиты людьми. Навстречу мне устремилась какая-то женщина с бледным лицом в обрамлении коротких черных волос. Я узнал её, только когда она подошла ко мне вплотную, и во второй раз за полчаса ощутил предобморочное состояние.
Это была Ирина. Может быть, я не узнал её потому, что у неё была новая прическа - в стиле ретро тридцатых годов, с торчащими вперед около ушей острыми кончиками локонов, - может, потому, что уже считал её мертвой.