Когда сгорают мечты
Шрифт:
Тони делает шаг навстречу. Медленно. Крадучись. От его прищура хочется уродски, трусливо послать всех к дьяволу. И просочиться под землю между досками паркета… Нет, не просочиться. Его – к дьяволу. Его – просочить.
– Братишка почему-то уверен, что имеет право командовать. Поначалу-то я надеялся, что ты образумишься, въедешь, что к чему, затихнешь. Но ты ведь не таков, Крис Марлоу, правда? Засекаешь таймер, надолго ли меня хватит? – Ещё несколько метров попраны его тапочками. Варёные джинсы, футболка с эмблемой Linkin Park и… эти тапочки. Шлёпанцы. Ему не идёт.
– Оставь
Ближе. Почти что впритык. Можно разглядеть вертикальные морщинки на лбу.
– Провоцируешь ты, – усмехается. – Причём даже не представляешь, как.
– Интересно, чем, – подаёт голос Кэтрин, – не тем же, чем меня, а? Давай, Мордред, расскажи ему. Чем же он тебя провоцирует?
К ней он не поворачивается, рукой назад показывает: шею сверну. Сердце бултыхается где-то в кишках. Звонок из его кармана заставляет вздрогнуть. Накалённая атмосфера не остывает. Холлидей не отодвигается, с каким-то отчаяньем изучая мой рот. Холодная волна под кожей. Раздирающий пульс. Требует неимоверных волевых усилий, вот это вот стояние лицом к лицу, стискивая ни в чем не повинную тетрадку. Он меня больше не раздражает. Он толкает меня на убийство.
Лишь когда рингтон разражается припевом, Тони нехотя отступает. Шипит:
«Алло», – в сенсорный дисплей. Уходит в зал, а оттуда – шлёпает вверх по лестнице. Надо же, и на лом приём нашёлся. С кем-то он считается.
Кэтрин на цыпочках подбирается ко мне, дотрагивается до плеча. Брови сведены, как разлёт крыльев хищной птицы. Уклоняюсь, с грохотом плюхаюсь на стул, швыряю на стол треклятые записки и мученическим жестом запускаю пальцы себе в волосы.
– Скажи хоть, чем травишься. Типа богема. Но не до такой же степени… – Любая возможность переключиться.
– Амфетамин. Иногда мет. В основном, амф. Ничего серьёзного. – Пристраивается напротив, потупившись. Закусывает изнутри щёку. – Прости. Я знаю, это выглядит не очень-то красиво…
Спит не больше трёх-четырёх часов, ей хватает. Заметно похудела за символические сроки, пряча изменения за безразмерными свитерами. Тони спросил: «Женщина ли ты?» Похожа на неё меньше и меньше. На ребёнка, скорей. Ребёнка в беде.
И вовсе я не думаю об отторжении, притяжении… одновременно. Настолько запутанная реакция, у меня и Тони, что не разложить даже под микроскопом.
– Некрасиво? Серьёзно? Одно дело, когда с лёгкой наркотой развлекаются… ты-то не шутки шутишь, Кэт! Чтобы общаться? Ты и так прекрасно говоришь. Тебе нужна бодрость? Ну так дай себе больше времени! Тебя клинит на чём-то, под амфетамином клинит, но ты и так перфекционистка, куда дальше! Тебе сдуваться в объёмах? У тебя и так их нет! В этом дело? Стать тощей? Точно, – восклицаю, – ты хочешь сделать себя тростинкой. Я прав?
Я вовсе не прокручиваю образ его лица в паре сантиметров от моего, не думаю о том, какими могут быть на ощупь контурные,
Кэтрин пододвигается ко мне, опираясь на локти.
– Прав. Но и я права. Я хочу сделать своё тело оригиналом себя самой. Крис… – прохладное прикосновение. На сей раз не отсекаю, разглядывая её похожие на перья ресницы, в нескольких местах сбившиеся комочками. – Мы с Тони когда-то встречались. Но теперь у нас сугубо деловые отношения…
– Трахает он тебя тоже сугубо по-деловому? – Держи пощёчину в словах. Я говорю, и тут же жалею. Ловлю ускользающую узкую ладошку. Задерживаю между своих. Никакие настроения не оправдывают плевков в чужую душу. – Извини. Это твоё дело, и я не буду в него встревать.
Как и вспоминать о нём в принципе. Не хочу. Не буду.
– Спасибо. – Кусает губы. – Дело моё, но тебя касается, и я тебе объясню. Ты весь какой-то… Не отсюда. Не знаю, что ты слышал, но скажу. Парни, которые вокруг, такие, как он, воспринимают девочку, как дырку. Не все. Чаще всего. И я сначала не знала, как к тебе относиться: всё-таки гендер… он в шоке от того же самого. Ты выше нас. Не лучше или хуже, именно выше. Думаешь в общем. Не глядишь на тёлок. Никому ничего не доказываешь. Наблюдаешь, и всё. Вот как к тебе относиться, если так?
– Да никак. – Прямо-таки в ступор вогнала своей тирадой. – Ничего особенного. Человек, как человек. Напридумывали себе, надо же…
– Нет, Крис. Особенного – есть. Холлидей на инстинктах, как дикий зверь. Ему нравится, пускай. Я на чувствах, с которыми борюсь, побеждая и проигрывая с переменным успехом. Ты – вот весь где, – протягивает руку, осторожно гладит меня по голове (не стряхну ли), – поэтому и выше. Поэтому его так бесишь.
– А тебя? – спрашиваю я. – Бешу тем же?
– Нет, – уверенно говорит она. Убрав руку. Сама не отодвигаясь. Трещинки на губах. Стрелки – стрелы. Широкие, свои широкие, чуть подкрашенные брови. – Меня ты поднимаешь надо мной. Не знаю, как объяснить. Мне иногда кажется, вместе с тобой я какая-то… больше, чем я, в общем. Ты смотришь не на меня, а на ту меня, которой я хотела бы быть. И я хочу. Очень.
– Поехали отсюда. – Прошу я, чтобы не говорить про нас: там, где говорят о нас, нас обычно нет. Она видит меня лучше, чем я сам, мне же такой взгляд записав в достоинства. Что за линзы надо купить, чтобы так смотреть? Где они продаются? Я бы затарился. «Не в глаза, – язвит давешний чёрт, – по ноздре».
– Поехали. – Соглашается Кэтрин. Из развесёлого дома мы сматываем почти сразу. Вечеринок избегаем, толпы вызывают отчуждение. Так что остаток дня торчим в полупустых залах кинотеатра, не разговаривая ни о чём важном. Как с мамой когда-то. До Холлидеев, обоих, со всей их изнанкой.
Финансы – фантик, прячущий тонны мусора. Такого, как брат-наркодиллер, безразличие его отца к наркоделанию, моё, почему-то – небезразличие.
Повседневность обросла иголками. И, чую я, лучше не будет. Чую, значит, так.