Когда-то был человеком
Шрифт:
Но вскоре в рядах тогдашней внепарламентской оппозиции начался раскол, стали возникать непредвиденные трудности, главной из которых была ее неспособность поступиться идеологическими разногласиями, порой минимальными, ради совместных действий. Ежемесячные ассамблеи вылились в беспорядочные дебаты по пустякам. Враждующие стороны с удовольствием занимались обоюдным кровопусканием. Почти на каждой ассамблее избиралось новое правление – волею случая проходили те, кто на данный момент имел большинство сторонников в зале. Каждое правление гнуло свою линию. Оно составляло рабочие планы, принимало программу политической учебы, объявляло темы докладов, иногда на год вперед, и все это так и оставалось на бумаге. Эффективная политическая работа проводилась внутри самих групп – одиночных или объединявшихся
Одна из действовавших в рамках клуба рабочих групп крайне редко устраивала свои заседания. Зато они проводились при соблюдении строгой конспирации – в отличие от всех остальных организаций, действовавших открыто. Правда, заседал «Рабочий кружок полицейских-демократов» в конференц-зале всего несколько раз.
Их было трое или четверо, молодых полицейских, родственных между собой по духу: будучи свидетелями жестоких действий полиции, они всей душой были на стороне внепарламентской оппозиции. Постепенно их число возросло до 11. Среди них несколько человек были пожилого возраста. Они помогали нам, своевременно оповещая о планах полиции и ее стратегии, но прежде всего вели агитацию среди товарищей, пытались смягчить их агрессивные настроения против левых, искусно подогреваемые полицейским руководством. Их повседневная, настойчивая работа, заслуживавшая всяческого восхищения, помогала ослаблять воздействие распространяемых в их среде антикоммунистических стереотипов.
Легко представить себе состояние какого-нибудь молодого полицейского, который, вместо того чтобы провести выходные дни со своей девушкой, вынужден был в субботу в 4 утра загружаться в бронированную машину, потом с 7 утра стоять целый день без дела где-нибудь на ганноверской площади при полном снаряжении, изнывая от жары, пока в 17 часов не начнется тот самый митинг, на разгон которого их направили. Это случается под вечер, и к тому времени у них накапливается достаточно злости, чтобы идти в бой с той жестокостью, которой ожидает от них руководство. Обратный путь в полицейские казармы – это еще 150 километров, короткое время на сон, и потом все начинается по новой. Поскольку полицейской верхушке лучше других должно быть известно, насколько бессмысленно задействовать такую огромную массу людей задолго до объявленного начала демонстрации, мы не могли не прийти к естественному выводу, что составленный таким образом график служил единственной цели: подогревать эмоции против демонстрантов, якобы виновных в том, что по их милости полицейские лишаются свободного времени.
И вот здесь проявилась находчивость наших товарищей из полиции. Приведем один только пример. Прекрасно зная психологию молодых полицейских, они закупили на собранные для этой цели в клубе деньги огромную партию игральных карт, а утром раздали их своим коллегам. Умиротворяющее воздействие такого вида «сервиса» мы ощутили на себе вечером того же дня: на этот раз полицейские действовали против нас заметно менее агрессивно.
Демократически настроенные полицейские часто предупреждали нас, в каких частях города будут устраиваться облавы против наших расклейщиков плакатов или тех, кто рисует на стенах лозунги. В ходе кампании против чрезвычайного законодательства один из членов нашего клуба, имея при себе краску и кисти, разъезжал в патрульной машине. В то время как он малевал лозунги, полицейские стояли на стреме. И когда после проведения совместной акции где-то в 3 утра патрульным машинам по рации поступило указание от руководства «обращать особое внимание на тех, кто рисует лозунги», на какой-нибудь тихой пригородной улочке из полицейской машины в ответ, вероятно, раздавались взрывы гомерического хохота.
Конечно, коллеги достаточно общались между собой и в служебное время, чтобы обсуждать свои действия. «Конспиративные сходки» в клубе, строго говоря, были не нужны. Они служили единственной цели – вносить растерянность в ряды полицейского руководства. Мы постоянно допускали сознательную «утечку информации» о тайных сборищах. На «заседания» приходили не только 11 настоящих полицейских, но и вдвое большее число надежных и умевших держать язык за зубами гражданских ребят – все переодетые и замаскированные до неузнаваемости: в костюмах с капюшонами или иных фантастических одеяниях. Полицай-президент, без сомнения имевший в клубе своих агентов, вероятно, пребывал в твердом убеждении, что численность кружка составляет 30 или 40 человек. Однажды такая «конференция» была проведена с единственной целью – обеспечить алиби нашим помощникам: на ней присутствовало только двое настоящих полицейских, остальные участники «работали под них». Другие члены кружка в тот вечер браво несли службу и не попадали под подозрение начальства, вздумай оно устроить проверку. Безопасность – прежде всего. Когда маоистская фракция [13]клуба пронюхала о заседаниях полицейских, она на следующей ассамблее внесла предложение «вышвырнуть полипов». Резолюция была провалена большинством голосов – наверняка к великому сожалению полицай-президента.
Маоисты в клубе – это особая глава.
После запрета КПГ в 1956 году и герметичного закрытия границ для ввоза марксистской литературы нормальный гражданин ФРГ в течение долгих лет был лишен доступа к произведениям, противоречащим господствующему в стране учению антикоммунизма. Только единожды, используя обходные пути, нам удалось получить большую посылку с брошюрами, содержащими текст Конституции ГДР. Об информационном голоде у людей на такого рода литературу свидетельствует сам факт, что это тоненькое издание вмиг стало у нас бестселлером. В те времена запретов произведения классиков марксизма-ленинизма могли беспрепятственно ввозиться в основном из Китая. Нашему маленькому киоску не оставалось ничего другого, как торговать этой продукцией из Пекина. «Красная Библия Мао», как повсеместно называли тогда «изречения великого председателя», свободно продавалась в универмаге «Карштадт».
Заседавшая в клубе маоистская группировка состояла из одних учащихся. Правда, за исключением одного рабочего, которого они держали для представительства (позднее все подозревали, что он являлся полицейским агентом). Эти двадцать человек всегда проводили свои заседания в конференц-зале за закрытыми дверями. На то были свои причины. Когда они однажды по забывчивости оставили дверь открытой и я случайно заглянул к ним, я должен был закусить губу, чтобы не расхохотаться. «Революционеры» собрались в кружок и усердно скандировали хором «изречения великого председателя» из раскрытой «Библии Мао». И так страницу за страницей. Сборище смахивало на монашеский орден во время совместной молитвы.
Их «революционные» действия не выходили за надежные стены клуба, где эти юнцы чувствовали себя в безопасности и где они или мешали проведению мероприятий, или все время что-то портили. Их любимым занятием было улучить подходящий момент и молниеносно сорвать несколько украшений со светильников, сделанных под старину, которые висели в фойе. Совершив это, они с невинным видом начинали посвистывать, безумно радуясь своим удачным «революционным» действиям. Лишь пообрывав все украшения со светильников, они принялись искать новое поле деятельности.
Однажды я, к своему ужасу, обнаружил, что из читального зала исчезли все газеты. Только комиксы с похождениями Микки Мауса сиротливо лежали на столе. Тем временем в баре несколько учеников устроили костер из газет. Чадило нещадно.
«Что все это значит? – закричал я. – С ума посходили?»
«Тебе не удастся омрачить нашу радость, – последовал внешне миролюбивый ответ. – Как прекрасно горит».
В клубе, кроме них, никого больше не было. Их силы были явно превосходящими. Что делать?
Под издевательские смешки школьников я затушил пожар, старательно вымыл пол и ушел с помойным ведром на кухню. Охваченный гневом, я свалил в ведро кухонные отходы, добавил туда стакан горчицы, слил в «адский бульон» остатки из пивных бокалов. Вернувшись в зал, я молча опрокинул содержимое ведра им на штаны. Чувствуя мою злость, они поначалу пришли в замешательство и отважились лишь на робкие протесты. «Вам не удастся омрачить мою радость!» – парировал я, после чего был вынужден забаррикадироваться за кухонной дверью в ожидании подкрепления.