Когда-то был человеком
Шрифт:
Это самодовольство в сочетании с цинизмом стали еще более отвратительными, когда в ходе дебатов кое-что вышло наружу: оказывается, земельный комитет, распределяющий дотации, принял однозначное решение субсидировать ТАБ, а правительство это решение попросту проигнорировало. Депутат от СДПГ Казимир сразу же ухватился за этот факт.
«…Правильно ли я вас понял, что вы отказали в дотации, которую одобрил парламент, принявший бюджет на 1979 год? Если это так, то я должен заявить, что такие методы мы должны осудить самым решительным образом. Что же получается: сначала принимается бюджет, а затем исполнительная власть отказывается реализовывать
Пестель отнесся к этому спокойно. «…Разумеется, комитет должен проводить обсуждения, мы их учитываем, после чего принимаем свои решения. Но в ваших рекомендациях мы не нуждаемся».
(Пеннигсдорф, депутат от СДПГ: «Господин президент, может, нам разойтись по домам?»)
Это к вопросу о парламентаризме, об отношениях между правительством и парламентом.
Так как Пестель признался перед ландтагом, что не видел ни одной программы Киттнера, то бременский маклер доктор Клаус Хюботтер, один из основателей журнала «Конкрет», приобрел абонемент в ТАБ и передал его в распоряжение господина министра, указав, что «им может воспользоваться и господин Альбрехт, но ни в коем случае не ведомство по охране конституции»! На наш деликатный запрос, собирается ли министр воспользоваться оплаченным местом в театре («было бы жаль, если бы оно пропадало при огромном спросе»)! Пестель попросил передать, что нет, не собирается. Причина: «Экономическое положение министра проф. Пестеля запрещает ему становиться объектом вашего попечительства, которое, по мнению его критиков, куда более необходимо вам самим, чем господину министру. Сказанное относится и к господину премьер-министру».
Господа такого сорта, отвечая сатирикам, делают жалкие потуги на остроумие. Мы охотно воспользовались плодами попечительства и стали продавать «министерское место», как мы его тут же окрестили.
Вскоре после лишения нас дотации я телеграфировал министру Пестелю, извещая его о создании информационного стенда перед самым входом в его министерство и пригласил познакомиться с ним. Когда я минута минуту появился перед зданием, навстречу мне вышел портье и заявил, что господина министра нет на месте. Что ж, тогда я начал исполнять песни перед дверью здания для нескольких десятков прохожих и журналистов.
Несколько министерских служащих хотели выйти на улицу – может, для того, чтобы познакомиться с моим благородным искусством, может, просто собирались домой (был конец рабочего дня), – но перед самым их носом закрыли дверь. Они толпились за стеклами и смогли выйти на свободу только после того, как закончилось представление. Все окна были также наглухо закрыты. В министерстве по делам искусств, по всей вероятности, знали, какую власть имеет пение.
В А случайная публика получала удовольствие от выступления. Мои шутливые реплики – в портал здания наверняка вмонтировано подслушивающее устройство, так что господин министр может прослушать все попозже. – встречались смехом и аплодисментами.
На следующий день в газете можно было прочитать высказывание представителя по связи с прессой министерства науки и культуры Хессе: «Мы записали песни. Господин министр прослушает их позднее». Таким образом, это был тот случай, когда шутка оказалась правдой. Отделу кадров министерства, наверное, стоило бы при случае порекомендовать своим сотрудникам, желающим после работы высказать что-нибудь малоприятное о своём начальстве, делать это на некотором удалении от портала здания… А вообще-то вскоре после этого случая представитель по связи с прессой министерства перешел работать в ведомство по охране конституции. Неужели на него так подействовал мой информационный стенд? Хотя состою в ГЕМА (обществе по охране и передаче прав на исполнение пьес, музыкальных произведений) земельное правительство так и не прислало гонорара за магнитофонную запись моих песен.
Хотя глава правительства знает: кто-кто, а уж я-то весьма щепетилен в гонорарных вопросах. Это относится не только к тому случаю, когда я заплатил за цитату о пытках. Одно время в антрактах мы (поскольку у нас не было клоуна) для развлечения публики ставили пластинку, содержавшую записи песен в исполнении Альбрехта и всего его семейства. Что это такое, мог бы сказать лишь тот, кому хоть раз довелось услышать это пение. Наш ТАБ постоянно содрогался от взрывов хохота разумеется, мы, как положено, делали отчисления в ГЕМА за использование пластинки.
В беседе с представителем какой-то гёттингенской, газеты Пестель успокаивающе заявил, что, мол, всему этому делу с Киттнером придан не тот смысл: извещение в четыре строки касается, мол, только финансирования на текущий год. Киттнеру-де нужно подать новое заявление на следующий год, и тогда будет принято другое решение.
Такие вещи мне не нужно повторять дважды: я решил попробовать еще раз и подал новое заявление! Результат был обескураживающим: в министерстве словно в рот воды набрали. Несмотря на неоднократные письменные напоминания, они не считали нужным отвечать на мои послания в течение одиннадцати месяцев. Для ответственных чиновников ТАБ попросту больше не существовал.
Только после обращения к адвокату (поначалу правда, из-за каких-то юридических неточностей и оно оказалось бесполезным) министр был вынужден почти через год все-таки прислать ответ. На этот раз он был сформулирован в восьми строках, но смысл был тот же: не хватает денег. Земля Нижняя Саксония не в состоянии выделить 10 тысяч марок! После трех лет пребывания у власти правительства Альбрехта дела, видно, пошли плохо.
Оставался теперь только один путь: обжалования через административный суд. Хорошо еще, что адвокатом был Германн Бляйнрот, председатель «Кружка друзей ТАБа», авторитетный юрист, лучше других знающий суть дела.
Слушание в январе 1981 года началось с сюрприза. При рассмотрении административных вопросов обвиняемая сторона обязана представить суду для ознакомления все относящиеся к делу документы. Это делается для того, чтобы на судейский стол ложились не подтасованные, а подлинные причины, которыми руководствовались власти, принимая то или иное решение. Министерство прислало тонюсенькую папку ничего не говорящих документов. Только после настойчивых запросов председателя суда представительница правительства наконец сдалась и принесла для просмотра толстую папку.
Документы велись неряшливо, они не были даже пронумерованы. Но и поверхностного просмотра было достаточно, чтобы понять, почему министерство пыталось всеми силами скрыть от посторонних глаз их содержание. Критерии, которыми руководствовались чиновники от искусства при выдаче дотации, были, мягко говоря, скандальными. Наряду с подробными данными о моей политической благонадежности там обнаружилась, например, копия письма, которое Германн Бляйнрот как частное лицо направил в газету «Ганноверше альгемайне цайтунг». Письмо это никогда не публиковалось и не предавалось огласке – каким же образом оно оказалось в деле?