Когда-то был человеком
Шрифт:
Даже если бы я мог бросить все и выполнять только функции руководителя театра, наняв бесплатного исполнителя, автора текстов, режиссера, помощника режиссера, техника, осветителя, кассира, шефа рекламы и составителя графика, драматурга, бухгалтера, секретаршу, шеф-повара (ибо все эти функции выполняли мы с Кристель), если бы мы и дальше продолжали вкладывать в ТАБ часть денег, остающихся у нас на руках после гастролей, предотвратить экономическую катастрофу нам все равно вряд ли удалось бы.
Первейшее средство, к которому прибегают в подобных случаях частные
В подобных случаях закон, изданный в соответствии с конституцией, предусматривает поддержку культурной деятельности за счет государственной казны. Мы тоже не понимали, почему к нашей публике отношение должно быть хуже, нежели к посетителям оперы или, скажем, какого-нибудь бульварного театра – те ведь получают субсидии дополнительно к средствам, вырученным от продажи билетов. Что ж, обратимся и мы за дотациями. Так началась маленькая война вокруг малых жанров искусства. На некоторых этапах она принимала весьма причудливые формы.
Особой любви ко мне власти не испытывали с самого начала – а если бы вдруг воспылали нежными чувствами, то это означало бы, что я делаю что-то не то. В течение всех этих лет они охотнее присылали нам извещения на уплату налогов вместо формуляров на дотации.
Нам было отказано даже в общепринятой для всех культурных учреждений скидке при оплате рекламы.
В перерывах между выступлениями приходится работать над реконструцией помещения ТАБа
В 1964 году меня – тогда еще руководителя Театра на Мельштрассе – однажды пригласили на «слушания», во время которых представители всех театров получают право излить свои жалобы и высказать просьбы городскому комитету по культуре. За два дня до начала «слушаний» мне позвонили из ведомства по культуре:
К великому сожалению, должен сообщить вам, господин Киттнер, что вас пригласили по ошибке. Пожалуйста, не приходите.
– Но у меня целая куча проблем. Они что, не интересуют комитет? В конце концов мы тоже театр.
– Вы вынуждаете меня сказать вам открытым текстом: ваше присутствие нежелательно.
Когда мы в 1973 году начали детально планировать наше предприятие на Бишофсхолердамм, то учли предыдущий опыт. Поначалу наш театр должен был называться «Логишер гартен», и под таким именем он и был занесен в 1974 году в адресно-телефонную книгу. Но затем меня осенило, что такое название только облегчит властям задачу укрепиться на прежних рубежах. «Господин Киттнер, мы охотно кое в чем помогаем театрам. Но ведь у вас же не театр, а кабаре с забегаловкой».
Нейтральное название театр на Бульте (ТАБ) показалось мне куда более разумным. Время очень быстро подтвердило, насколько оправданной была такая предосторожность.
Перестройка ТАБа к лету 1975 года подходила к концу, известна была и дата его открытия. С чувством гордости я поспешил к управляющему по делам культуры социал-демократу Лауэнроту – не для того, чтобы выклянчивать субсидии. Я просто хотел попросить его сделать нечто само собой разумеющееся: внести наш театр во всем известную сводную афишу, которая одновременно была и плакатом, и объявлением. Все без исключения театры города были там представлены. Для нас это было меньше всего вопросом престижа, главное – уменьшить чудовищные расходы на рекламу.
– У нас все готово, – начал я, – театр открывается 2 декабря.
При этом я сделал маленькую паузу, чтобы дать возможность представителю культуры произнести полагающиеся по такому случаю поздравления. В ответ послышалось лишь неодобрительное покашливание.
Все еще не теряя мужества, я продолжал:
– Я пришел по поводу сводной афиши…
– Ну, тут я должен развеять все ваши иллюзии: вашего театра это не касается.
Я был убит.
– Почему же нет?
Ответ хранителя очага культуры был ошеломляющим:
– Знаете, у нас здесь так много театров, и все они должны бороться за существование. Я не думаю, что остальные захотят увидеть на плакатах еще одного конкурента…
И на прощание добавил несколько приветливее:
– Видите ли, вы чересчур много берете на себя с вашим театром. Я не верю, что дела пойдут хорошо-
Но меня не интересовали его прогнозы, я хотел увидеть название своего театра напечатанным на сводной афише.
Не оставалось ничего другого, как уличить управляющего по культуре в его темных замыслах. Я мгновенно обзвонил все ганноверские театры, поговорил где с директором, где с главным администратором.
– Как мне сказал господин управляющий по делам культуры, вы воспринимаете наш театр как конкурента, поэтому вы против, чтобы мы… Именно это я и хотел узнать… не против ли вы…
Что могли ответить директора крупных театров на подобные вопросы? Их ответы, как и ожидалось, были положительными.
– Ну разумеется, господин Киттнер… прошу вас… не могу представить, как это пришло ему в голову… Каждый новый театр – это всегда прекрасно… Успехов вам…
И эти пожелания были честными. Да и что должен был заявить шеф крупного театра: что он опасается конкуренции со стороны нашей сцены размером в семь квадратных метров? Обрадованный, я вновь поспешил в ратушу,
– Все в порядке. Коллеги, – я сделал ударение на этом слове, – коллеги интенданты ничего не имеют против.
Ну уж теперь-то столоначальник, распоряжающийся сферой культуры, должен уступить, иначе он потеряет лицо. Но я плохо его знал: он явно считал, что с людьми вроде меня можно не церемониться. Он лишь холодно посмотрел мне в глаза.