Когда-то был человеком
Шрифт:
Оценить уникальность такой логики – для этого у меня тоже нет ни критериев, ни прецедентов. Я тогда подавил в себе иронию и ответил на эту служебно-должностную глупость серьезно. Я попытался напомнить судьям, что уникальность или хотя бы стремление к ней является одним из существенных признаков искусства. Все остальное – в лучшем случае ремесленничество. Но не о нем идет речь в конституции, в ней однозначно говорится о «свободе искусства». Так, конфликт вокруг ТАБа, помимо государственных и юридических проблем, затронул и область философии и эстетики – хотя и на весьма невысоком уровне.
Третий громобойный аргумент министерства (в сжатом виде он сводился к формуле «мы вовсе не такие») позволял прийти к выводу, что министерство в глазах
Редекер писал: «Он (министр) считает, что экспериментальные сцены и так называемые свободные труппы должны субсидироваться».
Все верно. И было бы еще замечательнее, если бы правительство и на деле придерживалось своих благородных намерений. Это порадовало многих моих коллег. И меня тоже, так как в оценках министра как в капле воды отражалась деятельность ТАБа: «Эти труппы видят свою задачу в том, чтобы давать возможность малоимущим слоям населения или тем, кто приемлет традиционного театра, лучше увидеть проблемы окружающего мира с помощью искусства», во-первых, ТАБ единственный среди ганноверских профессиональных театров с самого начала (помимо обычных скидок для учащихся и студентов) предоставлял ощутимые льготы для безработных, пенсионеров, учеников на предприятиях и других малоимущих групп населения. Во-вторых, один из проведенных опросов показал, что более половины нашей публики не ходило ни в какие другие театры, кроме ТАБа, то есть, отвергало традиционные театры. И, в-третьих, мое стремление, чтобы зрители, более половины которых составляла молодежь, лучше видели проблемы окружающего мира, тоже не подлежало сомнению. Ведь именно поэтому мне и швырнули в лицо отказ в четыре строчки.
Ошеломляющее совпадение между определением, данным властями, и реальным положением дел в ТАБе, видимо, бросилось в глаза и составителю министерской бумаги, и потому он добавил к сказанному: «Тексты (альтернативных сцен) Д. К. выходят при этом за рамки политических событий, они не ограничиваются только шаржированием и комментированием актуальной политики».
Гол в собственные ворота! Порывшись минут десять в своем архиве, я предъявляю суду рецензию из газеты «Кельнер штадт анцайгер», в которой говорится: «Искусные атаки Киттнера направлены отнюдь не против конкретных политических событий, которые и без того у всех на устах. Он метит выше: свою способность к имитации и перевоплощению он использует для того, чтобы выставлять напоказ перекосы в развитии нашей демократии». Это суждение созвучно моей теории кабаре. Я предъявил и другие рецензии, в которых содержались аналогичные выводы.
Дешевая попытка правительства сохранить либеральное обличье, несмотря на железную стену, которой оно отделило себя от ТАБа, обернулась для него бумерангом. После затянувшегося упорного молчания министр наконец перечислил условия, которым, по его словам, должен удовлетворять театр, претендующий на получение субсидий. Выходило, хотя он сам того не желал, что ТАБ полностью отвечает этим условиям.
Чрезвычайно благодарные за такое разъяснение, мы с нетерпением ожидали начала процесса верховного земельного суда, будучи уверенными в его исходе.
Ожидание тянулось два года. Билеты в ТАБ по-прежнему распродавались полностью, однако финансовый дефицит тоже не уменьшался. Учитывая, что спрос на билеты значительно превышал предложение – но не хотелось взвинчивать цены на них, – мы поняли, что у нас остается лишь один выход из тупика. Еще в 1978 году мы своими силами сделали первую пристройку (это обошлось нам в 30 тысяч марок), израсходовав на это последние сбережения, расширить еще больше помещение театра с технической точки зрения не составляло труда. Тогда мы могли бы увеличить вместимость зала на 20 процентов и вытащить себя наконец за волосы из экономической трясины. Не хватало только несчастных денег. Выявления на дотации земельным властям оставались без ответа.
Неожиданно в сентябре 1981 года – после вынесения приговора судебной инстанцией конфликт достиг своего апогея – министерство предложило нам деньги на возведение нашей пристройки! Неужели министр пошел на мировую и решил наконец нормализовать отношения? Радость оказалась преждевременной.
При ближайшем изучении министерского послания выяснилось, что это предложение – ловушка. Нам предлагали 10 тысяч марок. По предварительным расчетам, строительство обошлось бы минимум в 25 тысяч марок. Но за прошедшие три года в строительной индустрии, как это водится в ФРГ, цены подскочили вдвое. Собрать разницу между дотацией и фактическими расходами своими силами было для нас невозможно. В министерстве об этом прекрасно знали и потому не скрывали насмешки: «Предоставление дотации зависит от того, сумеете ли вы дать финансовые гарантии на реализацию своего проекта, в чем заставляют сомневаться представленные вами документы». V кого нет денег, тот может не беспокоиться: издевательства со стороны правительства его не минуют. Ho продолжим: «Кроме того, деньги могут быть предоставлены только в 1981 финансовом году, это означает, что постройка должна быть закончена до 31.12.1981 года».
Специально дождались, когда цены подскочат, чтобы затем предложить подачку в виде дотации. И то, что при всем желании за три месяца пристройку возвести невозможно, было совершенно ясно с самого начала.
К тому же нужно было бы преодолевать различного рода бюрократические препоны, например, получить разрешение на строительство. Великолепный «ход конем» со стороны опытных, прожженных чиновников. После того, как газеты написали о Пестеле («министр, который репрессиями против Киттнера здорово испортил свое реноме либерала»), необходимо было несколько поднять авторитет министерства в глазах общественности и суда. Но при этом господа оказались настолько мелочными, что решили сэкономить даже эти несчастные 10 тысяч марок – сумму и без того невысокую за такую косметическую операцию.
Могу хорошо себе представить ухмыляющиеся физиономии чиновников земельного правительства, проделавших такой гениальный маневр. Увидим, как теперь Киттнер выкрутится из этой истории. Когда я позвонил в министерство, чтобы узнать подробности, невозможно было не услышать насмешливых ноток, прозвучавших в голосе говорившего. «Н-да, ничего большего мы сделать не можем. Но чтобы в дальнейшем не было никаких недоразумений, господин Киттнер, расставим сразу все точки над «и». Если вы – неважно, по каким причинам, – не воспользуетесь деньгами, которые мы вам предлагаем, то и в последующие годы вы не можете ни на что больше не рассчитывать. Только не говорите потом, что это по политическим мотивам! Будет просто несерьезно с вашей стороны».
Для меня это было последним доказательством, подтверждавшим подозрение, что предложение о дотации несерьезно. Я должен был сделать ответный ход.
Между тем, будучи тоже не новичком по части бюрократических уловок, я подал заявление по всей форме с просьбой разрешить использовать выделяемые мне деньги на более неотложные строительные работы внутри ТАБа, на проведение которых этих денег хватило бы. А таких работ накопилось предостаточно. Если министерство не собиралось в очередной раз ронять в грязь свой престиж, то оно должно было дать согласие. Что и случилось: наконец-то можно была починить на казенные средства входную лестницу, давно уже требовавшую ремонта.
В ХДС такой исход дела, видно, был воспринят со скрежетом зубовным. Доказательством чему послу жила передовица, появившаяся некоторое время спустя в ее органе «Нидерзаксен цайтунг»: «…Киттнер порой, подобно Дон Кихоту, вступает в справедливый, честный и бескорыстный бой против фракции ветряных мельниц в земельном правительстве, но сейчас он, наконец, может заявить о достигнутом им «политическом успехе»: ему удалось преодолеть сопротивление нелюбимого земельного правительства и получить дотацию в 10 тысяч марок