Когда-то был человеком
Шрифт:
Разбирательство в административном суде было назначено на 16 февраля 1987 года. Но этот день был у меня как раз давно зарезервирован для двух выступлений на фестивале политической песни, проводившемся в Берлине (ГДР). А на сцене нашего театра соответственно должна была выступить Гизела Май. Вот только попросить ее выступить за меня еще и в суде я не мог, хотя в этом случае процесс, без сомнения, стал бы одним из самых знаменитых в истории юриспруденции.
Судьи отнеслись с пониманием к моим затруднениям и отложили начало разбирательства на несколько дней. Обвиняемая же сторона, узнав о причине отсрочки («обязательное присутствие истца в Восточном Берлине по служебным надобностям»),
На суде меня ждала первая неожиданность в лице некоего доктора Р. Гроса (СвДП), представлявшего интересы противной стороны. Я уже упоминал о нем в некоторых моих историях. Когда-то он был министром внутренних дел земли Нижняя Саксония. Многое из того, что осело в электронных хранилищах компьютеров системы НАДИС, происходило как раз в те времена, когда Грос восседал в министерском кресле. Так что противная сторона выбрала подходящего представителя.
Правда, в правовых вопросах доктор Грос был явно не силен. Даже мне, обладавшему отрывочными знаниями из области юриспруденции, и то было видно, что Грос порой беспомощно балансировал на скользком льду, именуемом процессуальным правом. А у судей в эти минуты лица буквально каменели. Правда, и мои попытки выразить возмущение и передать эмоции «пострадавшего» казались мне самому (а уж тем более специалистам) чуточку неуместными. Но ведь я-то не был профессионалом и мог позволить себе роскошь вызывать снисходительные усмешки со стороны юристов.
А вообще-то меня интересовали чисто практические вопросы: что лежит в досье на меня и с какой целью его вообще заводили? Мне было важно иметь возможность свободно болтать по телефону, свободно высказывать свои мнения без оглядки на тайных соглядатаев, могущих вложить в мои слова не тот смысл.
Была и вторая неожиданность – и опять-таки все балансировало на грани законности. Как выяснилось, министерство внутренних дел составило на меня еще одно досье, которое и передало суду – с обязательством хранить его содержание в тайне. Об основном правовом принципе, согласно которому любые документы, любые факты, фигурирующие на процессе, должны предоставляться обеим сторонам, составители досье даже и не подумали.
Судья устранил эту несправедливость, пообещав, с одной стороны, что не примет во внимание материалы, содержащиеся в закрытом досье, а с другой – прежде чем огласить это решение, передал папку Холтфорту, чтобы тот ознакомился с материалами во время короткого перерыва между заседаниями.
Во время беглого, длившегося не более 10 минут перелистывания документов удалось установить, что это были подборки моих высказываний и выступлений. С их помощью преследовалась цель доказать мою близость к Германской коммунистической партии. Наибольшее впечатление производило, пожалуй, приветственное послание в адрес Нюрнбергского съезда ГКП, в котором я благодарил за приглашение, сожалел, что на этот раз не смогу приехать, и выражал убеждение, что коммунистам «принадлежит решающая роль в борьбе за мир и дело рабочих».
Третьим сюрпризом (литературного характера) была речь адвоката Гроса. В ней он раз и навсегда рассеял опасения нации по поводу того, будто секретные службы ФРГ подслушивают телефонные разговоры, занимаются перлюстрацией почты и суют свой нос в банковские счета граждан. Ничего подобного, дескать, быть не может: это ведь запрещено! Невольный смех публики, заполнившей почти весь зал, выражал, без сомнения, радость народных масс в связи с такими райскими условиями жизни. После этого экс-министр внутренних дел начал обосновывать, почему ведомство по охране конституции вынуждено вести за мной слежку: держать в поле зрения опасное коммунистическое окружение – к этому его, дескать, вынуждает закон. И есть еще одна причина – это высказывание Димитрова, заявившего: писатель, выступающий за Советский Союз, важнее тысячи членов коммунистической партии. Вот так-то. Вот почему за мной и надо следить.
И даже если подобное сравнение кому-то может показаться спорным, лично меня это высказывание Димитрова нисколько не смущает. Скорее наоборот, если принять во внимание те усилия, которые предпринимает СССР в деле поддержания мира и разоружения. Гросу следовало бы еще только добавить, откуда он позаимствовал эту цитату. Поиски привели к единственному источнику – одиозному правоконсервативному журналу «Дойчланд-магазин». Из этого ультраправого издания сторонников «холодной войны» почерпнули эту цитату едва ли более умеренные составители справочника из ведомства по охране конституции, а оттуда в свою очередь по служебным каналам она перекочевала к либеральному экс-министру.
Жаль только, что именно ею он аргументировал необходимость закладывать на меня данные в компьютерный котел. Во всяком случае, суд отнесся к этому без всякого понимания и в тот же день огласил приговор, обязав ведомство по охране конституции стереть все данные, заложенные на меня в машину.
Ничего большего мы и не требовали, поскольку с формально-юридической точки зрения ничего другого нельзя было бы добиться. По нашему дополнительному заявлению – сообщить, какого рода данные заложены в компьютер, – не было принято вообще никакого решения, поскольку, согласно убийственной логике юристов, если информация все равно будет стерта, зачем тогда знакомиться с ней?
Потерпела бы фиаско и попытка добиться в судебном порядке, чтобы секретной службе вообще было запрещено шпионить за мной. Совать свой нос и копаться в личной жизни людей с использованием «разведывательных средств» – это ведь и есть та «задача», которую «закон» ставит перед фирмой «Сыск и К 0». Чтобы добиться своего, нужно было бы предоставить убедительные доказательства, что у меня вообще нет никаких политических убеждений и, стало быть, у ведомства нет никаких оснований для слежки.
Старая юридическая дилемма: судья в лучшем случае может только интерпретировать параграфы, даже если они будут самыми несправедливыми. Существовал бы, к примеру, закон, принятый с благословения (политического) конституционного суда, по которому всем, кто разъезжает на велосипедах красного цвета, грозит тюремное заключение на срок не менее 10 лет. Судам, хотя они и осознавали бы всю вопиющую несправедливость закона, в принципе не оставалось бы никакого другого выхода, кроме как упечь нарушителя за решетку на 10 лет.
Законы – это показатель того, в каком состоянии находится право. И они ни в коем случае не издаются на вечные времена. Их делают политики, представляющие интересы различных групп населения. Если социальная борьба трудящихся станет обременять концерны, они тут же поручат своим управляющим принять какой-нибудь закон, парализующий возможности профсоюзов устраивать забастовки. Это и будет называться господствующим правом в прямом смысле этого слова.
С подлыми законами надлежит бороться в первую очередь политическими средствами. Юридический путь не является, к сожалению, универсальным средством против негодной политики. Идя этим путем, можно в лучшем случае несколько уменьшить существующую несправедливость, но чаще наоборот – лишь усилить ее. По-настоящему эффективен этот метод только в том случае, когда власть имущие игнорируют собственные законы.