Когда в Чертовке утонуло солнце
Шрифт:
— Это возможно, — согласился пан Бочак. — Мы бы потеряли минимум несколько дней в пустых поисках. Однако мне непонятно вот что: когда план не удался, почему ламию не убрали с кладбища и не перенесли куда-нибудь ещё?
— Там же весь день стояли на страже две наши десятки.
— Резонно.
— Да и ламия, скорее всего, была уже сыгранной картой.
— В каком смысле? — недоумённо посмотрел на Максима ротмистр.
— На кладбище той ночью был почти весь состав староместской кордегардии. На других постах в Старом Месте было тихо, несмотря на малое количество людей. Вам это не кажется странным?
— Не каждая ночь полнится кошмарами, — пожал
— А что, если в том и была задумка? В тишине и спокойствии подготовить нечто более опасное? Или протащить в Старое Место кого-то более грозного?
— Не к ночи бы такие разговоры, — подкрутил ус ротмистр.
И в этот момент на втором этаже дома Фауста прогремел взрыв.
Глава 17
Дом Фауста
Из искорёженного свинцового переплёта окошек всё ещё продолжали падать на мостовую круглые стёклышки, а ротмистр уже распахивал дверь:
— Чтоб ему пусто было! Что он там у себя намешал?! — проворчал пан Бочак, устремляясь в темноту дома. Максим поспешил за ним.
Со второго этажа донёсся слабый вскрик, какая-то возня и кашель. Громыхнул выстрел — и Макс услышал лязганье клинка, который ротмистр торопливо выхватил из ножен.
— За мной! — коротко приказал Бочак, взбегая по лестнице.
То ли у ротмистра было поистине кошачье зрение, то ли просто сказывался опыт службы, но, ещё не достигнув верхней площадки, он одним прыжком преодолел последние ступени и, ухитрившись извернуться в воздухе, приземлился на спину, яростно размахивая своей короткой скьявоной. Удар его пришёлся по ногам верзилы, который, пытаясь проломить череп пан Бочака, глубоко загнал свой топор в стену. Верзила рухнул. Не дожидаясь, пока он успеет что-либо предпринять, ротмистр коротким движением резанул нападавшего по горлу. Раздался булькающий хрип.
— В комнату! — рявкнул Бочак, поднимаясь, и Максим, пробежав мимо него, нырнул в дверной проём, из которого валил густой, пахнущий химикалиями, дым.
Здесь было значительно светлее: в очаге пылало пламя и горела часть свечей в подвешенном к потолку деревянном ободе, так что было хорошо видно обстановку, и исчерченные пентаграммами и загадочными символами стены лаборатории. Большой и, похоже, тяжёлый, рабочий стол был опрокинут; на полу блестели осколки стекла и керамики. Фауст, зажимая простреленное левое плечо правой рукой, скорчился в дальнем от входа углу. У ног чернокнижника лежала небольшая бутыль с плотно притёртой и залитой сургучом пробкой; в бутыли переливалась какая-то жемчужно-белая субстанция.
Между хозяином дома и младшим стражем оказались двое. Первый, повыше ростом, ещё держал в левой руке разряженный пистоль, а в правой — короткий тесак. Второй, пониже, был вооружён широкой итальянской чинкуэдой, и в дополнение к ней имел кистень: к короткой деревянной рукоятке был на цепочке подвешен металлический шарик, который сейчас чуть покачивался, играя в отблесках пламени. Оба бандита были в просторных чёрных балахонах с капюшонами; лица до самых глаз закрывали маски.
Первым ударил коротышка, и именно кистенём. Шарик свистнул, словно пуля, и с хрустом врезался в дверную притолоку. Успевший увернуться Максим рубанул палашом, но шустрый нападающий уже был вне досягаемости, снова раскручивая кистень. Высокий повернулся было к Фаусту, намереваясь добить раненого, но младший страж ткнул в него клинком, пытаясь не столько достать противника, сколько отвлечь его внимание.
Отвлечь получилось — второй бандит, перехватив пистоль за ствол, навалился на Макса, орудуя одновременно тесаком и рукоятью. Несколько ударов пистолем пришлись вскользь по шляпе, и парень порадовался, что под толстой кожей голову прикрывает ещё и шлем. Один удар, особенно ощутимый, отозвался звоном в левом ухе.
На счастье Максима, налётчики не были профессионалами в фехтовании. Коротышка с кистенём, подгадав момент, попытался подсечь ноги младшего стража, и тому пришлось парировать удар палашом. Цепочка захлестнулась вокруг клинка, высокий бандит кинулся вперёд, но тут ему преградила дорогу скьявона.
Пан Бочак действовал методично и последовательно. Несколькими ударами он отогнал нападающего к опрокинутому столу, тот запнулся о препятствие и прежде, чем успел восстановить равновесие, оказался насаженным на клинок ротмистра, как бабочка на иголку.
Коротышка, оценив обстановку, выпустил рукоять кистеня и метнулся к лестнице. Максим попытался его перехватить, едва не напоролся на удар чинкуэдой — клинок звякнул о сталь кирасы в каких-то миллиметрах от нижнего края нагрудника — и, в свою очередь рубанув палашом, почувствовал, что зацепил противника. Вскрикнув, бандит, тем не менее, не остановился, пока не оказался на пороге комнаты. Там он выхватил из кошеля какой-то флакончик и изо всех сил ударил им об пол.
Макс слышал топот спускающихся ног на лестнице, но судьба последнего нападавшего его уже не беспокоила: из разбитого флакончика, быстро растекаясь и расползаясь в дверном проёме, разливалась мгла.
— Такое возможно? — неуверенно спросил младший страж у ротмистра, отступая на шаг. Пан Бочак с интересом окинул взглядом нового противника и пожал плечами:
— Кошмар есть кошмар. Правда, я не слыхал, чтобы их упаковывали в склянки.
В дверном проёме стояла косматая тварь, очертаниями отдалённо напоминающая волка на задних ногах. Существо было высоким, ему пришлось пригнуться, но всё равно загривок и мощные плечи упирались в верхнюю притолоку. Жёлтые глаза переходили с одного человека на другого, оскаленная пасть будто усмехалась. Потом тварь втянула ноздрями воздух и, почуяв запах крови, издала глубокий протяжный вой.
Ротмистр недовольно скривился и сплюнул:
— Не попадитесь ему на зуб, сударь. Даже такой оборотень — всё равно оборотень. Лекарства от этого нет.
Оборотень прыгнул. Макс отскочил назад, пан Бочак метнулся вправо, стараясь обойти тварь сбоку. Кошмарный волк приземлился на четыре конечности, словно причудливая горгулья на крыше собора, и тут же развернулся к ротмистру, сочтя того, видимо, наиболее опасным. Пан Бочак усмехнулся. Над усами на коже блестели капельки пота, выдававшие напряжённое ожидание. Скьявона указывала лезвием в пол и выглядела совершенно незначительным препятствием.
Оборотень прыгнул снова. Клинок ротмистра взметнулся змеёй, пропорол лохматый бок и не дал твари закончить прыжок. Волк перевернулся на лету, грузно рухнул на пол и по инерции проскользил по нему ещё с метр, собирая на шкуру осколки стекла и глиняных горшков. Не давая противнику опомниться, пан Бочак подскочил к нему и четыре раза по рукоятку вогнал скьявону в косматую шкуру.
На пятом ударе когтистая лапа отшвырнула ротмистра, он перелетел через опрокинутый стол и остался лежать неподвижно. Максим переместился правее, стараясь одновременно закрыть от твари и Бочака, и Фауста, но уже прекрасно понимая, что это усилие пропадёт даром. Оборотень, по-видимому, вообще не чувствовал боли от полученных ран, и даже не потрудился вытащить из тела засевшую в туше скьявону.