Когда в Чертовке утонуло солнце
Шрифт:
Жёлтые глаза внимательно посмотрели на Макса. Зубастая пасть раскрылась ещё шире, послышалось сиплое прерывистое дыхание: волк смеялся. Потом челюсти клацнули и оборотень медленно, наслаждаясь превосходством, направился к человеку.
Фауст, бормоча себе под нос что-то на незнакомом младшему стражу языке, перестал зажимать рану на плече и, кривясь от боли, потянулся за своей бутылью. Чуть дрожащая рука нашарила стекло, подтянула сосуд к себе, подняла — и, выкрикнув скороговоркой какую-то гортанную абракадабру, чернокнижник бросил бутыль в оборотня.
Соткавшийся из мглы волк, как и прочие порождения кошмара, похоже, был глуп.
Фауст с презрением пробормотал ещё несколько слов — и тварь с жутким воем вспыхнула белым пламенем. Миг — и в комнате не осталось ни волка, ни содержимого бутыли. Максим склонился над ротмистром, пошарил пальцами у него на шее и, к своему облегчению, ощутил биение пульса.
— Поставец, левая дверка, первая полка снизу. Зелёный флакончик. Сойдёт за нюхательную соль, — предложил чернокнижник, снова зажимая рану на плече. — Чистые полоски холста — вон в том сундучке в углу. Вот дрянь! — он посмотрел на потолок и Макс, тоже подняв голову, увидел над лабораторным столом внушительную дыру, в которую заглядывал клочок звёздного неба. — Теперь мне ещё и крышу ремонтировать! — пожаловался Фауст.
По счастью, пан Бочак отделался только лёгким сотрясением, и после пресловутого зелёного флакончика, от которого по комнате поплыл явственный запах аммиака, быстро пришёл в чувство. С чернокнижником дело обстояло хуже: пуля засела в плече и требовалось её извлечь. Фауст несколько минут яростно препирался с ночными стражниками, настаивая, что сам себе сделает операцию. Однако потом всё-таки сдался и принялся требовать, чтобы его проводили к доктору Игнациусу, в дом «У падающей звезды», между Новоместской ратушей и Конным рынком.
Заперев за собой дверь, троица направилась к доктору, а, подняв того с постели, переполошив всех его домочадцев и оставив им раненого Фауста, пан Бочак с Максимом дошли до новоместской кордегардии у Конских ворот. Её командующий, ротмистр Вейвода, внешне сам походил на лесного разбойника: кудрявые волосы его стояли торчком, похожие на жёсткие пружинки, причём часть из них отсутствовала вовсе, открывая собеседнику несколько жутковатого вида шрамов и пару следов от старых ожогов. Точно так же местами недоставало волос и во всклокоченной бороде, и в усах пана Вейводы. Нос ротмистра, многократно сломанный, частично отсутствовал вовсе, так что на кончике был надет серебристый колпачок, при виде которого Макс сразу же подумал об астрономе Тихо Браге.
Выслушав рассказ пана Бочака, ротмистр Вейвода немедленно отправил к дому Фауста трёх человек из резервной десятки, во главе с капралом, а остальных разослал по расставленным постам, с приказом усилить бдительность и организовать патрулирование малыми группами. Шанс поймать сбежавшего с места событий коротышку был ничтожно мал, но попробовать, как заметил пан Вейвода, всё-таки стоило. Получив заверения, что утром командир новоместской кордегардии лично представит командору результаты осмотра места событий, а заодно привезёт и тела двух оставшихся в доме Фауста бандитов, Макс и пан Бочак вернулись в казарму.
— Ни ночи без приключений? — хмыкнул Брунцвик, внимательно выслушав их доклад.
Максим не нашёлся, что на это ответить. Всю дорогу до кордегардии он пытался понять, было ли случившееся лишь случайным совпадением — если покушение готовилось на Фауста — или же спланированной акцией, целью которой являлось устранение его самого. В том, что нанятые бандиты шли именно убивать, сомнений у младшего стража не было.
— Вот что, Резанов. Отправляйтесь-ка вы сейчас домой и как следует отдохните. На сегодня с вас достаточно. И вы, пан Бочак, тоже отдыхайте.
— Я не устал, — отозвался ротмистр, но тут же покачнулся на предательски подкосившихся ногах.
— Ляжете спать сейчас — к утру, даст Бог, будете в полном порядке. Этого так оставлять нельзя. Мало того, что какие-то ухари использовали кошмары, так ещё и не просто кошмары, а оборотня. Вы когда в последний раз видели оборотня во время дежурства? Такого, чтобы из мглы?
Пан Бочак задумался.
— Да уже года два тому, пожалуй.
— Вот и я о том же. Так что отдыхайте. Вы мне понадобитесь во всеоружии.
— Слушаюсь, пан командор.
Максим вышел из кордегардии. Близился рассвет, но в этом мире без солнца никаких рассветных сумерек не существовало — просто часам к восьми всё вокруг снова зальёт мягкий золотистый свет, а потом, часам к девяти вечера, он опять разом уступит темноте ночи.
Младший страж уже хорошо знакомым путём направился на малостранскую сторону, снова по дуге улицы заложил крюк и вышел к Чёртовой мельнице. Несколько хохликов, позёвывая и почёсываясь, возились у распахнутых настежь ворот, сгружая с двух телег мешки с зерном. Возницы — один из них походил на сильно лохматого домового, второй, напротив, был костистым и совершенно лысым — степенно беседовали со старшим хохликом. Из мельницы вышел Кабурек и, увидев зятя, направился к нему.
— Мда… — прокомментировал водяной. Макс попытался рассмотреть себя и понял, что изрядно припорошен извёсткой, которая во время стычки всё ещё висела после взрыва в комнате, а заодно закопчён дымом — хотя белое пламя вроде бы горело бездымно.
— Кровь смой в саду, — строго велел тесть, указывая на бурые брызги на нагруднике, которые остались то ли после верзилы с топором, зарезанного ротмистром на лестнице, то ли после высокого стрелка, заколотого тем же ротмистром уже в лаборатории. — В дом не неси.
— Хорошо.
— Эвка спит. Ты тихонько тогда, не разбуди.
— Конечно. Благодарствую, пан Кабурек.
— За что? — удивился водяной.
— За то, что принимаете в своём доме. Даже в таком виде, — невесело усмехнулся парень. Тесть некоторое время внимательно его рассматривал, словно проверяя какие-то свои мысли и идеи, или подыскивая нужные слова. Потом, ничего не сказав, похлопал зятя по плечу, и скрылся внутри мельницы.
Максим, обогнув дом, открыл никогда не запиравшуюся калитку, и оказался в саду За кирпичным забором тихо журчали воды Чертовки, на деревьях повисли спелые яблоки. Младший страж, сняв с себя кирасу, тщательно промыл её у большой бочки с дождевой водой, поставленной под водостоком. Потом точно так же сполоснул шляпу и шлем; скинул дублет и несколько минут яростно вытряхивал его, подняв тучу известковой пыли. Затем скинул рубаху и, оставшись в одних штанах, умылся над бочкой сам, ворча и фыркая — вода была холодной, и у парня тут же застучали зубы.