Когда выпадает снег

Боочи Ольга

 Мальчишка догнал меня, когда я подходила к Новому Арбату. Здесь ветер просто сбивал с ног, трепля по асфальту длинные ленты позёмки, свистел и завывал так, что я даже не расслышала, что мальчишка сказал, когда отдышался.

 Щурясь от снега, я посмотрела ему в лицо и удивилась тому, что мне приходится задирать голову. Наверное, я просто впервые видела его стоящим в полный рост. Лицо это, болтающееся надо мной, было совсем детское, открытое и глупое. Из воротника куртки торчала голая тощая шея. Даже глядеть на неё было холодно.

 - Слушай, здесь этот чёртов ветер свистит, я тебя не слышу, - почти прокричала я ему в лицо и кивнула в сторону ближайшего проулка. На лице его вспыхнула радость, он кивнул в ответ и пошел следом за мной. Думаю, он ожидал, что я отошью его на месте.

 Мы оказались в проулке, где было почти что тихо.

 Я посмотрела на него. Он, кажется, ждал ответа на свой вопрос.

 Я была уверена, что он спросил какую-нибудь глупость из тех, что обычно говорят, пытаясь познакомиться. Я всегда ненавидела эти игры, и переспрашивать не стала.

 - Привет, - сказала я.

 - Привет, - ответил он.

 Мы стояли в проулке. Я засунула руки в карманы, меня немного трясло от холода.

 - Антон, - сообщил он мне.

 Я кивнула.

 - Катя.

 Я поднесла руки ко рту и подышала на них. Отвернулась и стала смотреть на подсвеченный фарами поток машин, текущий по Новому Арбату.

 Антон стоял рядом. Молчание меня не смущало, я, в общем-то, чувствовала, что мне незачем бояться или стесняться его, иногда это понимаешь с самого начала. Этот Антон был безопасен. Поэтому молчание меня не тревожило. Я вообще куда счастливее, когда не нужно болтать.

 - Что ты читал там? – наконец, спросила я.

 - Ницше, - слово прозвучал глупо, гордо и радостно.

 Я посмотрела на него и пожалела о своём вопросе. Кажется, я дала ему слишком большой повод для выпендрёжа, и мне это не понравилось.

 - Ты читала? – спросил он.

 - Угу, - сказала я, но потом добавила: - Была охота.

 Я вышла из арки, и ветер тут же налетел на меня со всей яростью. Антон шёл следом.

 Он уткнулся носом в воротник куртки, но его шея всё равно торчала. Кажется, он был одет не теплее, чем я, и тоже продрог. Мы шли с ним по улице, наклонившись вперед, под напором ветра, разговаривать при таком ветре было практически невозможно, поэтому мы и не пытались. Машины на дороге отчаянно гудели в пробке.

 Антон временами поворачивался и смотрел на меня.

 - Ты готка? – прокричал он мне, наконец.

 - Что?!

 - Готка?!

 Он жестом изобразил подведённые глаза и показал на меня.

 - Имеешь что-то против? – мне тоже пришлось почти орать в ответ.

 Он остановился спиной к ветру.

 - Готы - отстой! Уродцы в белилах, - поделился он, наклоняясь ко мне, но выражение его лица и весь его вид были мирные и скорее дружелюбные. Губы посинели от холода, и весь он был замерзший и жалкий. Я подумала и решила не грубить.

 - Сам ты уродец! – ответила я.
– Нет, я не готка.

 Он кивнул на мое лицо, не переставая трястись от холода.

 - А чего тогда так ходишь?

 - Нельзя?

 Он улыбнулся непослушными губами и вытер нос рукавом.

 Ему снова пришлось наклониться ко мне и почти кричать.

 - Лучше получать пиздюлей за то, во что ты веришь.

 Я посмотрела на него, но угрозы не увидела. Видимо, это был совет или, быть может, вообще элемент светской беседы. Я подняла воротник и, придерживая его руками, двинулась к Дому Книги. Антон пошёл следом.

 Зимой в магазинах не так холодно, как на улице, но вовсе и не тепло. Жарко в магазинах кажется только тем, кто не замерзал вовсе. На самом деле, в магазинах чуть промозгло, и гуляют сквозняки, поэтому можно взопреть в уличной одежде, но никогда не удаётся согреться по-настоящему, если ты уже продрог.

 Я же за этот день столько раз замерзала и оттаивала, что теперь расползалась по швам. В горле першило, и противное покалывание в носу говорило о том, что у меня начинается насморк.

 Мы двинулись вдоль стеллажей, но я едва ли видела выставленные там книги. Я люблю книги, но в этот момент мне было вообще не до них. Просто книжные магазины тоже были для меня тем местом, где можно убить время, других мест я, по сути, и не знала.

 - Ручка есть? – кажется, не в первый раз спросил Антон.

 Я сунула руку в карман рюкзака и после долгих копаний, наконец, протянула ему ручку.

 - Слушай, я домой поеду, - с трудом сдерживая зевоту, проговорила я, и всё-таки широко зевнула, пряча зевок в воротник.

 Я мечтала оказаться дома, под одеялом. Антон что-то спросил, но я не расслышала, и не стала переспрашивать.

 - Тогда держи мой, - сказал он и сунул мне в руку обрывок бумаги. Я посмотрела на него и увидела поверх печатного текста написанный от руки номер телефона. Он даже имя подписал, вывел корявым почерком «Антон» под цифрами. Бумага не была газетной, и я подумала, что он, должно быть, вырвал страницу одной из книг, что стояли здесь на полках.

 Я подняла голову.

 Антон смотрел на меня, и я видела, что он был, вроде, расстроен. На его волосах таял снег, я протянула руку и стряхнула его. Будто погладила его по голове. Ничего такого, просто у меня, вроде как, иногда была дурная привычка распускать руки. Иногда люди это как-то не так понимают.

 - Ещё увидимся, - сказала я и пошла к лестнице, к выходу. Антон за мной не пошёл. Наверное, был слишком изумлен моей выходкой. Это было даже хорошо, я вообще быстро устаю от общения, и мне в тот момент никого уже не хотелось видеть.

 Я распахнула дверь и шагнула наружу. Снег тут же залепил мне глаза, и пока я шла к метро, колол снежинками лицо, так что временами я закрывала глаза и шла вслепую.

 4.Сцена на снегу, или охота по белому следу

 Я проснулась под барабанный бой капели за окном. Было ещё темно, только из коридора в комнату падал свет, и с кухни доносились бряцанья посуды и звук радио. Начиналось ещё одно сумасшедшее утро при искусственном свете, полное толкотни на кухне и в ванной. С тьмой за окном.