Когда выпадает снег
Шрифт:
Я пыталась повторить все те условия, что были тем вечером. Я, кажется, пыталась даже думать о том, о чём думала тогда. Это как во сне – иногда, если повторить всё в точности, то получается попасть туда, куда хочешь. Иногда не получается. Последний компонент так всегда и остаётся неразгаданным. Я проходила этим путём много раз за эти дни, а потом повторяла то же самое вечером, ближе к тому времени, когда возвращалась в тот день домой. Но ничего не происходило, я так больше никого и не встретила.
Я поднималась по лестнице и, пройдя над замёрзшей рекой, оказывалась на Новом Арбате.
Когда-то давно, когда я только начала изредка пропускать школу, и всё мне здесь, на воле, казалось интересным, я обошла все музеи в окрестностях – литературные, музеи Серебряного века, художественные галереи. Наверное, я чувствовала себя как туристка в чужой стране, ходила, задрав голову, восторженно пяля на всё глаза и по-идиотски улыбаясь. Кажется, я очень гордилась тем, что даже в манере прогуливать отличаюсь от безликого большинства - не зря же дед у меня был художником. Это был очень неплохой способ убить время, но он больше не подходил мне. Музеи были мертвы, они не имели отношения к жизни. А меня в те дни не покидало ощущение: решается что-то очень важное, что-то имеющее отношение ко мне, ко всей жизни моей.
Становилось всё холоднее, год, наконец, перевалил последний предновогодний рубеж, и началась календарная зима.
Однажды поздним вечером я видела на Старом Арбате сову. Взмахнув пуховыми крыльями, она пролетела надо мной так низко, что едва не задела меня. Я уставилась ей вслед, даже пробежала пару шагов, но сова скрылась, как призрак. В общем-то, наверное, здесь, в этих старых низких домах, было много пустующих чердаков, где совы могли бы поселиться.
Но то, что меня поразило – сова, кажется, была белой. Как полярная. В московских парках водятся серые неясыти и сычи, но не полярные совы, этого быть не могло.
И это была не единственная странность.
Светлое время дня всё сокращалось, и я была уверена, что однажды, проснувшись среди ночи, я видела над Москвой северное сияние. Жизнь людей вокруг меня текла, как обычно, но меня словно вынесло за её пределы, и я ждала, что вот-вот случится то, что изменит мою жизнь навсегда.
6.Преодолевшим точку невозврата
Моя мать не была дурой. Я иногда забывала об этом, но она всегда в конце концов умудрялась удивить меня своей догадливостью. Не знаю, по каким приметам она вычисляла, что я пропускаю школу. Я была уверена, что она не роется в моих вещах, не проверяет записи в тетрадках, не заглядывает в дневник и всё такое. В звонок из школы я тоже не верила, у нас не особо звонили родителям, по крайней мере, не звонили моим: наверное, я всё ещё считалась хорошей девочкой. Но моя мать просто знала. Быть может, потому, что я и сама не слишком старалась скрывать свои прогулы. Мы словно играли в игру: я каждое утро вставала, собиралась и уходила в школу, а она делала вид, что верит в это. Наверное, мы обе чувствовали, что в прямом конфликте ей никогда не заставить меня сделать то, чего я не хочу.
Поэтому каким-то очередным утром я проснулась от того, что она вошла в мою комнату и сказала:
- Если ты не закончишь школу, я не знаю, что ты будешь делать. Я не вечная, - добавила она. – Не смогу тебя вечно содержать.
И вышла за дверь.
Она попала в цель. Способа вернее разбудить меня и поднять с постели нельзя было и придумать. Чувство вины и чувство стыда. Индейцам Амазонки, которые плюются отравленными стрелами, до неё было далеко.
Я поехала в школу и старалась не думать, что меня там ждёт. Просто поехала, чтобы больше не чувствовать себя такой гадиной.
Ещё на дальних подступах к школьной территории меня начало подташнивать от нехорошего предчувствия.
Я была не в лучшей форме. Я вечно забывала смыть на ночь глаза, и теперь веки у меня были красные и припухшие. Морально я, конечно, тоже не была готова. Я никак не могла собраться с мыслями и вспомнить, какой теперь день, и какие у нас должны быть уроки. Одному богу было известно, что меня могло здесь ждать.
Я вошла в здание с осторожностью, радуясь, что никого из одноклассников пока не видно, и на мягких лапах направилась к расписанию.
На мне были старые джинсы с высокой талией и дурацкая водолазка, которую я сто лет не носила; больше ничего чистого в шкафу не нашлось. Я была одета, как чмо, и мне казалось, что все на меня пялятся и смеются за моей спиной.
Расписание было нелепым. Если уж я и должна была отметиться в школе, я выбрала не лучший день. Два первых урока были из моих нелюбимых, а в середине дня сдвоенным уроком стояла физкультура. Я чувствовала, что мне стоит теперь же развернуться и уйти, но всё равно направилась к кабинетам на третьем этаже.
На лестнице я столкнулась с завучем. Она вела у нас математику, и потому знала меня в лицо. Она встала как вкопанная, тараща на меня глаза, и я тоже остановилась, пробормотав приветствие. Юбка у неё была перепачкана мелом: кажется, она действительно любила математику, потому что всегда забывалась, когда начинала писать на доске уравнения, и не замечала, как мел крошится, и белая пыль сыпется и летит на неё.
- Что ты смотришь?! – сказала она, и, не дождавшись ответа, добавила ещё жёстче: - Даже не думай, что тебе учителя просто так нарисуют оценки.
Я медленно и равномерно краснела.
- Я и не думаю, - пробормотала я.
- Ты хоть понимаешь, что останешься на второй год?! – она впилась в меня глазами, видимо, ожидая ответа. Я краснела всё сильнее и молчала.
- Так и знай, - заключила она, передёрнула плечами и пошла дальше.
Я вспомнила, что последним уроком, после физкультуры, стояла математика. Всё было хуже, чем я думала. Я ещё больше пожалела, что пришла.
Я осталась стоять, где стояла, пока моё лицо не стало снова нормального цвета. Потом поднялась на третий этаж и вошла в класс.
Довольно быстро я поняла, что никто меня в школе уже не ждал. Вокруг меня повисло что-то странное, мои одноклассники приглушали голос при моём приближении, как, должно быть, приглушают голос, входя в комнату с покойником.
За весь день никто даже не попытался заговорить со мной. Это напомнило мне времена, когда меня только перевели в эту школу.
Почти все перемены я простаивала у окна на первом этаже, вцепившись в подоконник, буквально прилипнув к стеклу, не отрывая взгляда от неподвижного пейзажа за окном. Девчонки, мои новые одноклассницы, по крайней мере поначалу, мне очень сочувствовали, они думали, что я скучаю по прежней школе. Но я по ней не скучала. В каком-то смысле, та школа была гораздо хуже этой, и я не хотела туда возвращаться. На самом деле я просто боялась повернуться лицом к коридору, пока все эти мелкие и крупные хищники были на свободе, смутно надеясь, что, раз я их не вижу, то и они не видят меня. Наверное, так я вела бы себя в зоопарке, если бы меня заперли по ту сторону решетки. Хотя вряд ли я когда-нибудь боялась зверей больше, чем людей.