Когда взошло солнце
Шрифт:
— Ох, каким я стал! — воскликнул я.
— Не беспокойтесь, наши доктора за месяц превратят вас в молоденького парня, — утешила меня Глэдис.
Пытался идти, но ноги сгибались. Тогда меня усадили в красивое кресло с колесами, которое двигалось посредством какой-то неведомой силы. Глэдис сказала, что сама пойдет со мной на прогулку, только переоденется. Санитары подвезли меня к двери, а вскоре пришла и Глэдис, нарядная, как и прежние дамы, овитая легкой, как мечта, золотисто-зеленоватой дымкой.
Она нажала пуговку на кресле и оно неторопливо покатилось. Мы вышли через огромную стеклянную дверь на улицу. Но что это была за улица! Вымощенная красноватым, словно резиновым асфальтом, тротуары из голубого цемента, а между мостовыми и тротуарами цветы и цветы. Домов мало; здания отделены друг от друга садами, налитыми теперь яблоневым цветом.
Когда Глэдис перевозила меня через улицу, я увидел залив и горы по ту сторону.
— Это Северный Ванкувер? — спросил я ее.
— Да.
— А эта улица, на которой мы находимся?
— Не узнаете?.. Это Гейстинг.
— Гейстинг?.. Но ведь по всей улице должны быть сплошные стены. Где магазины, канцелярии, кинематографы, закусочные? Нет, это не Гейстинг, или же это не Ванкувер.
— Я видела фотографии старого Ванкувера и понимаю, о чем вы спрашиваете.
Тем временем навстречу нам попадались то юноши, то девушки, а то и пожилые люди, и все приветствовали мою докторшу словами «Добрый день, Глэдис» или «Здравствуйте, товарищ Глэдис». Что за диво, весь город ее знает, будто она всем сестра…
— Где же ваши магазины и весь деловой район?
— Вы говорите о наших потребительских складах?
— Потребительские склады?.. Я спрашиваю, где вы покупаете себе все, что вам нужно?
— Мы ничего не покупаем, я даже плохо понимаю, что значит это слово.
— Ну, меняете деньги на необходимые товары.
— Да, знаю; у нас в музее есть эти бумажки и блестящие кружочки. Надо же, какими глупыми были люди минувших веков — они соглашались в обмен на свой труд получать клочки никому и ни для чего не нужной бумаги.
— Но как вы живете без денег? — не поверил я ей, думая, что она шутит.
— А зачем нам деньги? Мы все работаем…
— И мы работали, — перебил я ее.
— Работали, но этот труд был одним мучением, а пользовались им единицы.
— А теперь как?
— Теперь у нас все счастливы, все довольны, а единиц тех больше нет.
— Что же такое случилось с миром?.. Неужели сбылись мечты социалистов?.. — взглянул я на нее.
— А вы не были социалистом?
— Нет, я в политику не играл. В голове у меня была только медицина…. Хотя я сочувствовал идее экономического равенства…. Когда это произошло?
Постепенно нас окружила толпа товарищей — мужчин и женщин всех возрастов. Глэдис остановила кресло-каталку. Меня приветствовали, как самого почтенного из родственников.
— Мы узнали, что вы разморозились в добром здравии… ах, как мы рады, как рады!.. (я решил, что утренние газеты сообщили о моем воскрешении).
— Товарищ Пит интересуется, как мы дошли до нынешнего общественного устройства, — сказала Глэдис.
Все задвигались, посыпались объяснения, и через несколько минут я узнал, что после мировой войны 1914 года и российской революции 1917 года мир не стоял на месте. Волна социальной революции понемногу охватила все человечество, и уже к 1950 году коллективизм проник в самые дальние уголки земного шара. Так частная собственность на землю и средства производства сменилась коллективной.
— А что с государствами? что с Канадой? — полюбопытствовал я.
— Государств у нас нет. Теперь есть только человечество.
— Кто же управляет?
— Правительств, таких, как были когда-то, у нас тоже нет. Правда, земля разделена на районы согласно производимым продуктам, и соответственно этому, у нас имеются индустриальные комитеты, которые следят, чтобы всего было произведено сколько требуется.
— А парламенты, кабинеты министров, суд, полиция, войска, тюрьмы?
— Ха-ха-ха! — захохотали все. И я узнал, что вместо парламентов у них теперь ежегодные съезды, тогда как министры, судьи, полиция и войска — все это исчезло.
— Как же вы проводите суды и защищаетесь от нападения врагов?
Снова что-то странное! Говорят, что у них нет врагов и не бывает никаких преступлений.
— Почему так?
— Преступления существовали потому, что миром правили профессиональные злодеи. Прибавьте несознательность народа, частную собственность… Ныне политики нет, нет и губителей человечества — политиканов. Народ стал сознательным, а школы воспитали новое поколение на идеях братства и коллективного труда.
Они говорили:
— Весь мир и все мы чувствуем себя обеспеченными, мы владеем всем, чего достигли техника и наука. Воровать у себя никто не будет; убивать друг друга мы не способны, мы любим в каждом брата и сестру по человечеству. Мы все — одна семья, семья людей, и мы уже стерли в себе зверские черты минувшего.
— Почему же мы, безмерно гордившиеся своей цивилизацией, не додумались до того, к чему вы так просто пришли? Сколько крови и слез пролито зря… — и я склонил в отчаянии голову, ощущая на себе позорную печать прошлого, живым представителем которого в этом мире был один только я.
Но они поняли мою печаль и тотчас показали, какими чуткими были их сердца.
— «Размороженный дедушка», «дедушка всего человечества», посмотрите на нас! Ваша эпоха сделала свою работу, без вас не было бы и нас, ведь мы — продолжение вашей жизни. Радуйтесь же, что люди наконец сбросили оковы мучений и несчастий.
И они схватили мое кресло и покатили меня по улице, распевая свой «Гимн человечества», который начинался так:
Все мы братья, все мы сестры, Люди все — одна семья, Всех мы любим, Уважаем, Пусть живут и ты, и я!