Когда взошло солнце
Шрифт:
— И игра, — добавил я.
Мне показалось странным, что на улицах не попадались ни телеги, ни автомобили.
— Наши телеги вон там, — и Глэдис указала на небо.
Я запрокинул голову. Удивительное зрелище! По небу во все стороны сновали самолеты — и такие, какие были в мое время, и какие-то огромные, похожие на целые корабли. Некоторые — видимо, грузовые — подобно птицам несли под собой какие-то грузы.
— Так вот оно что! — только и сумел я произнести. — Вы стали летающим народом!
Теперь я заметил, что на всех крышах домов стояли частные самолеты. Люди прилетали и улетали с крыш (к слову, крыши эти были плоские).
— А как поступили с кораблями?
— Мы в кораблях не нуждаемся. Зачем нам бороться с ветрами и штормами, когда мы свободно и быстро летаем над океанами?
Я спросил, с какой скоростью летают современные самолеты.
— Около 250, а иногда и 500 миль в час.
— Значит, вы можете облететь всю Землю за 2–4 дня! Это чудесно!
На дверях домов я стал замечать надписи, похожие на ту, что я видел на двери дома Ласси. Одни гласили, что здесь живет такая-то или такая-то «девушка»; в других домах, согласно надписям, проживали молодые замужние женщины или «товарищи такой-то и такая-то». Я спросил об этом Глэдис и опять услышал кое-что новое. Она сказала, что все парни и девушки, достигнув возраста, соответственно, 20 и 18 лет, имеют право требовать от общины отдельный дом для проживания.
— И у вас заведена свободная любовь без всякого брака? — спросил я, а сам подумал: «Должно быть, здесь процветает высшая степень разврата».
— Конечно, любовь у нас свободна, — отвечала Глэдис, не ведая о моих мыслях.
— Ну, а как же дети? Знают ли они своих отцов? Может, у вас совершенно исчезли родственные чувства?
Я был уже готов сказать, что минувшее столетие, по крайней мере в этом отношении, стояло выше их мира.
— Я вас сперва недостаточно хорошо поняла, — отозвалась Глэдис. — Разумеется, наши дети знают своих родителей, потому что живут с ними, за исключением сирот. Бывает также, что родители расходятся, утратив чувство любви друг к другу. Но подобные случаи встречаются не так часто.
— Означает ли это, что у вас существует законный брак?
— Что это такое?.. У нас существует любовь. Люди, полюбившие друг друга, заявляют о своей помолвке и затем поселяются в доме, который выбирают себе для жизни.
— Если вы не знаете законного брака, у вас, вероятно, мужчины и женщины бросают друг друга по несколько раз в год.
— Что вы говорите! — с ужасом вскричала Глэдис. — Этого у нас никогда не бывает!..
— Как так, если у вас нет брака?
— Да, я припоминаю это понятие — «брак»… А в ваши времена, например, в Соединенных Штатах, мужья и жены разве не уходили, не разводились с десяток раз за жизнь?
— Что же связывает у вас мужчину с женщиной?
— Любовь! Нам рассказывают о любви еще в школе. В школах, на работе или на съездах молодежь знакомится между собой. Затем родители девушки или юноши берут влюбленную молодую пару к себе в дом. Там их влюбленность перерастает в вечную любовь. И тогда объявляют помолвку. А такого, как вы говорите, у нас нет.
Беседуя, мы добрались до больницы. Я попал в руки студентов медицины. Потом меня уложили спать. Оставляя меня, Глэдис напомнила, что вечером мне предстоит выступление в клубе им. Ч. Дарвина.
III
Я проснулся в шестом часу. В палате никого не было. Я сел в кровати. Чувствовал себя совершенно здоровым. Попытался встать на ноги. Стоял твердо, мог ходить. Но побоялся. Уселся в кресло и позвал санитаров. В палату вошло несколько ребят, весело мне улыбаясь.
— Собственно, где я? Это больница или что-то другое?
— Нет, не больница, это Медицинский институт.
— А вы?
— Мы изучаем медицину.
Я попросил их рассказать мне, как происходит учеба. Узнал, что после рабочих часов они занимаются в институте под руководством выдающихся медиков.
— Но, глядя на вашу здоровую нацию, мне не кажется, что у вас много работы, — заметил я.
— Наша обязанность, как врачей, следить за тем, чтобы люди не болели.
— Звучит странно… У нас доктора заботились в первую очередь о больных либо старались побороть страшные эпидемии. И много больных бывает у вас ежегодно?
— Обычно сто человек на миллион, — ответил один из студентов.
— Неужели? — воскликнул я. — Следовательно, у вас в действительности практически нет больных! Что же, наука так мощно шагнула вперед за последние восемьдесят лет? Ведь в мое время здоровых людей почти не было.
— Нет, медицина была не менее развита в ваше время, чем теперь, но обстоятельства жизни настолько изменились, что у врачей появилась возможность одолеть все болезни и сохранять народ в полном здравии.
— Да и доктора теперь не те, — вставил другой товарищ.
— В чем же разница?
— Мне приходилось просматривать газеты начала двадцатого столетия, где целые колонки были заполнены рекламой патентованных лекарств. Люди накупали лекарства, совершенно не разбираясь в характере своих болезней, и гробили свое здоровье! Еще я читал, что тогда среди докторов было много бессовестных любителей наживы, которые, стараясь вытянуть из больных побольше денег, лечили, но не исцеляли…
— Какое преступление! — возмутились молодые медики.
— А как с этим у вас? Что заставляет вас становиться врачами, если вы не получаете за это никакой оплаты?
— Как? Что? — удивились они. — Быть врачом у нас — величайшая честь! Прежде всего, мы охраняем здоровье человечества. Мы армия, что уничтожает легионы болезней, оставленные нам в наследство предыдущими поколениями. Много болезней и их возбудителей, к примеру бациллы чахотки, уже стерты с лица земли. Мы следим, чтобы человечество было здоровым, мы учим его, как жить, что есть, как работать, как развлекаться.
— Но и мы этому учили! — запротестовал я.
— Верно, но в ваших условиях не все могли следовать предписаниям врачей. Скажем, больному туберкулезом рабочему советовали оставить работу и поехать на лечение куда-нибудь на юг. А у него несколько детей, жена, денег хватает лишь на самое нищенское существование. В таких случаях, как правило, советы докторов ничего не значили. В прошлом врачи не могли оказать помощь даже представителям более-менее обеспеченных классов. Те испытывали вечный страх лишиться своего положения, постоянно боролись за него, что порождало нервозность, укорачивавшую жизнь.