Кого не взяли на небо
Шрифт:
— Морри,— воскликнула Маха, — Ты только погляди, что вытворяет этот разбойник!
— Мм,— задумчиво откликнулась ворониха с алыми перьями, — Потрясающее зрелище: костяной ворон, крадущий подношение богиням.
— Он не крадёт, милая, — покачала головой Маха, — Он отнимает. И делает это прямо на глазах у упомянутых богинь и их поклонников. Нужно проучить дерзкого наглеца!
Она распахнула крылья, собираясь ринуться в битву, но первая удержала её:
— Не торопись, воительница, дай насладиться зрелищем: костяной ворон, терзающий мертвеца — воистину
Маха глянула на грабителя:
— Ты, как всегда, права, Морриган: он великолепен. Но никому не позволено посягать на священное подношение. Пожалуй, к этой картине стоит добавить пару кровавых мазков.
Ворониха издала гортанный клёкот: несколько птиц, ожидающих на ветвях ясеня, бросились на преступника.
— Жаль клюв занят, — пробормотал Стурл, вспарывая тело напавшего врана кривым когтем, — Я соскучился по доброй драке.
Враны священной рощи Скейла — самые крупные вороны на всём острове, однако по сравнению с ними Стурл выглядел настоящим гигантом. Он превосходил самого крупного из атакующих не меньше, чем в два раза, а чешуйчатые лапы с кривыми, изогнутыми, словно у тигра, когтями, вовсе не походили на птичьи.
— Считается что костяные вороны — это души почивших драконов, — произнесла Морри, завороженно внимая кровавой схватке, — Они возвращаются в наш мир в виде гигантских птиц и живут в собственных черепах. Не вмешивайся, Маха — пусть уходит. Мы же последуем за ним и узнаем, в чём кроется интрига.
«Придётся выплюнуть этот чёртов глаз», — думал Стурл, отбиваясь от наседающих врагов.
Он уже убил четверых, но вранов всё прибывало и прибывало. Ему и раньше доводилось забирать из священной рощи кровавые жертвы и подношения, однако местные обитатели редко отваживались на драку. А сегодня они будто обезумели от ярости.
«А может съесть его? Проглотить это восхитительное, голубое око непорочной девы, а старый Кархун обойдётся жирным зайцем?»
Стурл не мог вспомнить, когда последний раз пробовал человеческий глаз, это изысканное лакомство.
Он яростно зашипел: удар вражеского клюва чуть не опрокинул его на землю.
«Они не дадут мне уйти. Съем его: шаман получит жирного зайца, а Хурлу я порадую белым лебедем», — решил Стурл, как вдруг защитники священной рощи внезапно отступили, словно повинуясь безмолвному приказу.
Стурл взмыл вверх, в серые небеса, и был таков.
* * *
Нельзя сказать, что череп, где жил Кархун, превосходил размерами жилище Стурла, но древний ящер, чьи кости служили домом шаману, почил на высоком скалистом уступе, подчёркивая недосягаемую исключительность своего нынешнего обитателя.
Старик не сразу откликнулся на приветственный клёкот, но ожидание на макушке отполированного многими дождями черепа ничуть не смутило Стурла. Это являлось частью ритуала гостеприимства: придя к порогу могущественного шамана, гостю необходимо успокоить мысли и чувства, прежде чем удостоиться встречи с самими хозяином.
Ожидая приглашения, Стурл разглядывал каменистую равнину, место, ставшее домом для него, его семьи и немногих таких же отверженных миром изгоев. Жёлтые кости покрывали унылые камни. Оскаленные черепа наблюдали как на смену размеренной жизни их обитателей приходит неизбежная смерть, а та, в свою очередь, обращается новой жизнью.
Так было всегда: в этой долине родились и умерли отец и мать Стурла, дед и бабка, как и многие предыдущие поколения, что прожили на древнем кладбище свои долгие, но не бесконечные жизни. Они — костяные вороны — лишь осколки великих душ ушедших драконов, вынужденные влачить своё скорбное существование среди собственных костей.
Так было и так будет всегда.
Внезапное понимание прошило Стурла насквозь, будто молния, ударившая в ствол гигантского дуба, и расколовшая его пополам. Из тёмных закоулков бескрайнего сознания ворона, прожившего не одну сотню лет, сами собой пришли слова древнего предсказания, настолько ветхого, что само упоминание о нём давным-давно стёрлось в памяти.
Так было и так будет всегда. Пока не вернётся великий дракон.
Внутри пересохшей глотки зародился вопль; Стурл хотел выплюнуть глаз и кричать: кричать от надежды и отчаяния одновременно, когда из недр черепа на котором он расположился, раздался скрипучий старческий голос:
— Заходи, Стурл Непокорный.
Ворон с трудом протиснулся в узкую глазницу и, уронив на пол подношение, без приветствий, хрипло проговорил:
— Пророчество... Чёрно-красное яйцо... Хурла.
Кархун склонил белоснежную голову набок; глаза, закрытые мутными бельмами, уставились на гостя.
— Успокойся, Стурл, сын Крома. Предложи мне подарок, а затем помолчи немного. Я услышал тебя и сейчас буду говорить со своей душой дракона.
Стурл небрежно пнул глаз и тот, болтая окровавленными оборванными сосудами, подкатился к чешуйчатым лапам старика. Кархун кивнул и смежил веки.
Глядя на шамана, застывшего недвижным изваянием, ворон закрыл глаза и обратился с вопросом к своей бессмертной душе, но в тревожной тьме не обитало никаких драконов, а образ изувеченной, окровавленной Хурлы заставил ворона вскочить на лапы. Он принялся мерить жилище Кархуна тяжёлыми шагами.
— Род костяного ворона обречён, — произнёс старик; шаман продолжал сидеть не открывая глаз, — Наши дни сочтены. Драконы возвращаются. Мы возвращаемся. Ты — лучший среди нас, Стурл. Поэтому твоя семья избрана.
Голос старика заметно подрагивал, как и кончики сложенных крыльев.
— Избрана стать первой жертвой? — спросил Стурл, — В предсказании сказано, что, воплотившись, великий дракон убьёт свою мать.
— Это настоящий подвиг, — вздохнул Кархун, — Хурла должна вскормить первенца своей плотью —так предсказано. Уверен: твоя жена достойно примет свою судьбу и исполнит свой долг. Пожертвовать собой ради воплощения всех наших надежд — это ли не фатум, достойный героев?
— Пожертвовать собой... —задумчиво повторил Стурл.