Кого не взяли на небо
Шрифт:
Флёр прикрыла глаза: её тело выгнулось и замерло, словно бы девушку настиг жёсткий приступ кататонии.
— Наш малыш проснулся, — медленно проговорила она.
*Примечание: Дэд — Пер Ингви Олин ака "Пелле"(1969 — 1991). Шведский музыкант и художник. Известен, как вокалист норвежского «Mayhem».
*Примечание: «обдолбаная крашенная сука» — Тащемта, Арманда имеет ввиду Кортни Лав, жену Курта Кобейна.
*Примечание: Йон Нёдтвейдт (1975 — 2006) — вокалист и лидер культовой шведской группы «Dissection».
— Верно, сестричка, — Арманда протянула ей свою
Вот тут то и зазвонил долбаный мобильник, а пока я эмоционально выяснял отношения с неким вечно бухим басистом, сестрёнки слегка сменили диспозицию. Прости, дорогой читатель, теперь я снова не знаю, кто из них кто.
Кстати про басиста: этот пидор был уволен. Таким не место в нашей банде. Дело даже не в том, что он не просыхает последние два года и прогуливает репы, и не в том, что снова запутал меня с близняшками, а в том, дорогой читатель, что всеми нами уважаемый Х. и правда оказался пидором. Поганым содомитом. Представляете? Да? Какой, нахуй, Роб Хелфорд? Какой такой Гаал? Я — старый гомофоб? В метале куча пидарасов? Алисса Вайт Глаз — еврейский трансгендерный гей? Ты серьёзно? Ты меня удивил, драгоценный читатель. Ладно, проехали... Каждый останется при своём мнении. Вернёмся к нашим сестричкам.
— Как думаешь, что нам стоит предпринять? Организовать достойную встречу новорождённому мертвецу-кровососу, или спрятаться подальше — возиться с нубом у меня нет никакого желания, — спросила первая.
— Думаю, стоит его встретить, — немного поразмыслив, ответила вторая, — Первым делом этот нетерпеливый бросится на поиски своей Невенки. Ведь именно это нам и нужно. Он приведёт нас к ней. А там два этих ужасающих урода — горбатый епископ и кривая, обдолбанная ведьма. Плюс сама Невенка. Уверена, она примет сторону инвалидов. Наш малыш умрёт снова. На этот раз — окончательно и бесповоротно. Такого допустить мы не можем. Я сейчас тебе не за вампирскую солидарность прописываю, но беспокоюсь о добром имени нашего новоявленного бренда. Юрген — наше первое творение, и мы должны о нём заботиться.
— «Мы в ответе за тех, кого приручили» — согласилась первая, — Я согласна со стариной де Голлем.
— Это не он сказал, — возразила вторая.
— Он, — настаивала первая, — Я лично по телеку видела.
— Он цитировал, — утверждала вторая.
— И кого же? — осведомилась первая.
— Неважно, — отмазалась вторая, — Но, в общем и целом, ты права насчёт бренда, Невенки и тех опасных калек.
— Это твои слова, — уставилась на неё первая.
— Неважно, — вновь отмахнулась вторая, — Ты же согласна со мной, сестричка?
* * *
Слова молитвы. Свист священного хлыста. Девять кожаных узлов рвут нежную, белую кожу. Вспарывают свежие, едва зарубцевавшиеся шрамы. Обнажившаяся плоть трепещет, истекает болью.
Вопль истязаемой, как призыв.
«Селести»...
Чёрная пустота, сверкающая багряными всполохами кровавых брызг.
Нет ответа. Густой мрак безмолвствует.
Девушка, половина головы которой выбрита, а другая скрыта под густой фиолетовой гривой, протяжно стонет и, выронив хлыст, в изнеможении падает с преклонённых колен на дощатый пол.
Струйки тёмной крови стекают по её белой коже и дерево впитывает их.
«Селести»... Боль и отчаяние.
Трухлявая древесина жадно поглощает тёплую кровь.
Темнота вокруг сгущается, и вскоре дрожащий огонёк единственной свечи беспомощно гаснет.
Чёрные, вращающиеся сгустки небытия.
Полая световая труба. Небесно-голубой луч, как приглашение в сознание оборотня.
Низкий голос. Нежный и бархатный.
Изумрудные кристаллы, полыхающие алым пламенем.
Глаза Волка.
Девушка глядит в них, и те превращаются в волшебные, выгнутые зеркала.
Она не видит своего отражения — лишь бескрайнее, суровое море.
И полоску суши, что вонзилась хищным серпом в холодные, свинцовые воды.
Там стоит высокая башня — круглый столп увенчан гордой чёрной короной.
Железные зубья раскаляются, голубой луч вырывается из венца и устремляется в иссиня-чёрное небо, растворяясь в серебряном мерцании далёких звёзд.
Невенка вскрикивает и всё пропадает — девушка бессильно опрокидывается навзничь и засыпает.
* * *
— Это просто пиздец какой-то, — бормотал горбун, склонившийся над распростёртой на животе полуобнажённой девушкой.
— Доведёт себя до края, вот и глючит дурашку неподетски.
Калека смачивал в воде тряпчонку и нежно, неумело отирал её иссечённую спину.
— Но ведь видит. Истину прозревает. Ещё ни разу не ошиблась.
Он отёр всю кровь и смазал раны девушки какой-то дурно пахнущей мазью. Потом прикрыл её тело простыней и устроился поудобнее.
— Такие, как мы, таких, как она — либо сразу сжигаем, либо заставляем работать на себя. Тебе повезло, Оскаала, в своё время я тебя не сжёг. Ладно, утро вечера мудренее, как говорят где-то на востоке.
Он задул свечи и тихонько свернулся клубочком.
* * *
— Зачем это? — спросил Теофил Рух, внимательно наблюдая за фейловыми попытками Невенки нацепить тёмные очки на голову женщине, надёжно зафиксированной в десантном кресле броневика. Соткен трясла лохматой головой, яростно мычала и скидывала очки с переносицы. Рот у неё был заклеен полоской скотча.
— Защита от её дурного глаза, — пояснила Оскаала, — Чтоб не прокляла и всё такое.
— Прекрати, — поморщился епископ, — Никакая он не ведьма. Ты водить умеешь? Иди за руль, а я немного потолкую с моей ненаглядной. Тем паче, что пришло время укольчика.
Он вытащил из кармана ампулу и шприц — Соткен увидела предметы и сразу же успокоилась. Невенка нахлобучила ей на лицо солнезащитные очки и смотала душки скотчем. Горбун устроился в соседнем кресле, и аккуратно засучил женщине рукав.
— Не волнуйся, моя любовь, — всё это, — он обвёл руками кресло, — Всего лишь мера предосторожности. Невенка не верит в нашу любовь, но я страстно желаю сохранить тебе жизнь. Чтобы мы были счастливы вместе. Но, если ты продолжишь ширяться в таком же темпе, то скоро умрёшь. Надо скинуть дозу. Это всё, чего я добиваюсь.