Кого-то надо убить
Шрифт:
8
В лужах плавали желтые листья.
Сквозь туман виднелась размытая дождями проселочная дороги.
По дороге шел человек. В колее по пояс.
Человек плакал, и это было странно, потому что глаз у него не было.
Подергивалась кожа на скулах. Человек порывался что-то сказать, но ему мешал язык, вывалившийся изо рта красно-синей тряпкой.
Это был Володя. Сын…
Кочергин проснулся. Сердцу было тесно в грудной клетке. В клетке…
Рядом тихо всхрапывала жена. Кочергин подтянул одеяло повыше. Ноги крутило и ломало. До рассвета еще далеко. Надо терпеть.
9
– Какие гости! Милости просим! Чувствуйте себя как дома.
Крапивницкий был суетлив и подобострастен. Ломал комедию. Он скоморошничал всегда, не выбирая партнеров, но заботясь о декорациях.
– Осторожно, у нас здесь проводок протянут, неровен час споткнетесь. А тут вот термостатик – не пораньтесь, у него углы острые. Куколкой интересуетесь? Не вы один, Михаил Митрофанович, не вы один. Игоречек, гордость наша, заявился, лишь третьи петухи пропели. И уважаемый эскулап Путилин только-только заглянул.
Велизарий Валентинович выступил из-за стеллажа с ретортами, и Кочергин отметил, что выглядит судмедэксперт неважно: бородка торчком, у губ глубокие складки, глаза блестят, будто в них накапали белладонны.
– Что же вы? Прошу, прошу.
Крапивницкий провел следователя, эксперта и близнецов в соседнюю комнату.
Прямо против двери находилось огромное – от стены до стены – окно, сквозь которое в комнату вливались солнечные лучи. В этом потоке нежился распластавшийся на прозекторском столе обнаженный человек.
Кукла… Она лежала, повернув голову к окну. Одежда была аккуратно сложена на стуле; между ножками развалили голенища сапоги.
– Великолепная работа. Вот, полюбуйтесь! – Крапивницкий ухватил куклу за язык и повернул голову к ним лицом. – Но что занимает вас, досточтимые, что тревожит? Дата смерти? Так с этим не ко мне, а к господину Путилину.
– Дата «рождения» и сопутствовавшие ему обстоятельства, – сказал Кочергин.
– Это точно, обстоятельства необычные, ни тебе зачатия, ни… – Крапивницкий, кривляясь, прикрыл рот ладонью. – А если серьезно, я бы лично не отказался от знакомства с человеком, изготовившим это чудо. За честь почел бы. Это же произведение искусства! О лице и речи нет, придраться не к чему. Но и там, где тело скрывает одежда, где не воск, а пластмасса, исполнение ничуть не хуже! Кстати, господа, вы отдаете себе отчет, насколько совершенным должно быть сочленение «голень-ступня», чтобы обуть такую куклу в сапоги? – Заведующий криминалистической лабораторией взялся за ногу куклы и стал сгибать и разгибать голеностоп.
– Что внутри? – спросил Кочергин.
В ответ Крапивницкий подцепил ногтем одну из наползающих друг на друга пластинок. Та отскочила, открыв сплетение металлических стержней и пружин.
– А это зачем? – Кочергин показал на «вафельное» полотенце, брошенное кукле на бедра.
– Забываете, товарищ следователь, у меня не один Игорь в стажерах ходит, у меня и дамы есть в отделе. Молоденькие. Впрочем, коли желаете…
Крапивницкий жестом фокусника сорвал полотенце. На месте гениталий зияла черная дыра.
– Где?.. – начал Максим и осекся.
– Я не брал! – прижал руки к груди Крапивницкий.
Кочергин увидел, как сжались в кулаки и побелели пальцы Путилина. С экспертом и впрямь что-то творилось. Обычно шутки такого рода вызывали у него одобрительную ухмылку.
А Крапивницкий блаженствовал, наслаждаясь всеобщим вниманием.
– Должен признаться, искренне рад такому… э-э… знакомству А то все ножи, топоры да автоматы. Никакой фантазии! Проза жизни. Изнанка, так сказать. А тут – поэзия! Мы с Игорем еще покумекаем над этим сокровищем, пока же хочу сделать вам маленький сюрприз.
– Это вы о надписях на голенищах?
– Поперед батьки в пекло лезешь? – Крапивницкий быстро повернулся к Игорю. Тот ответил начальнику невинным взглядом.
– Так что написано? – поторопил следователь.
– Хоть это вам неизвестно, – с облегчением вздохнул заведующий лабораторией. – И то хлеб. «Виноградов. Вторая рота».
– Все?
– Все. А что – мало?
– Негусто. Но и за это спасибо.
Кочергин, Путилин и Максим направились к выходу. В коридоре Путилин бросил:
– На редкость неприятный тип. Циник.
– Иди, я догоню, – отослал Никитина следователь и лишь после этого сказал: – Что не так, Велизарий Валентинович?
– Настроение. Да и вообще, все не так. Можно взглянуть? – Путилин показал на пленки с отпечатками пальцев «кукольника», которые на прощание были вручены Кочергину.
– Пожалуйста.
Судмедэксперт бережно принял пленки, поднес их к глазам. Казалось, изысканный узор папиллярных линий зачаровывает его.
– Почему на кукле их предостаточно, – спросил он, – а в кабине крана отпечатки стерты? Только не говорите о любви к детективам – это Максиму простительно, но не вам. И не повторяйте вчерашнее: что делал куклу один человек, а подвесил другой. Вы же сами в это не верите! Ну, так почему?!!
Кочергин неопределенно пожал плечами, и тут в коридоре появился Максим.
– Михаил Митрофанович! Кукла! Еще одна!
10
У кабинета сидел Никифоров. Трезвый. Увидев следователя, он поднялся с жесткого фанерного стула. Поздоровался хмуро. Михаил Митрофанович отомкнул дверь и пригласил Никифорова войти.
– Значит, так. Я кое-что выяснил. Например, что вы классный водитель и после того, как вас комиссовали, работали шофером. Потом уволились. По собственному желанию. Сомневаюсь, что работа ночного сторожа вам больше по душе. Короче, отправляйтесь в 4-й автопарк – знаете, где это? – и оформляйтесь. Месяц поработаете слесарем. Если срывов не будет, дадут руль. Через полгода станете «дальнобойщиком» – концы в тысячи километров плюс сам себе голова. То, что вам надо.
Никифоров исподлобья смотрел на следователя.
– За меня все решили, да? – накаляясь, проговорил он. – Если хочешь знать, я потому ушел, что руки дрожали. Чтобы не сбить кого по пьяни. Я водкой память гасил! Мне же петля мерещится! Понял?
Кочергин снял с плечиков пальто.
– Понял, чего ж не понять. И прекратите истерику, майор! Никто за вас не думает. Решайте сами. А сейчас, извините, тороплюсь. Давайте ваш пропуск, я подпишу.
* * *
Эта береза была местной достопримечательностью. Старше ее в городском парке, да и в окрестных лесах дерева не было. Грузная, со следами срубленных капов, она с царственным величием возвышалась посреди небольшой поляны.