Кого-то надо убить
Шрифт:
Никитин был категоричен:
– Суицидом тут и не пахнет. Это ж сколько трудностей: взобраться на кран, пройти по стреле, спуститься по тросу, приладить петлю – на крюке и на шее… Бред! Приспичит удавиться – повесишься на первом же дереве, на фонаре, на трубе сливного бачка в вокзальном туалете… Нет, дело ясное: придушили парня. Опустили трос, привязали и вздернули.
– А зачем такие страсти-мордасти? – с невинным видом спросил Путилин. – Придушили – и придушили.
– Откуда мне знать? – дернул плечом Максим. – На разборках и не придумывают, лишь бы пострашнее было. А почему собаку не пускаем, Михаил Митрофанович? Заспался кинолог наш.
– Ну и пусть спит, – сказал Путилин. – Куда пускать? Натоптано. И дождь под утро прошел. И вообще мне кажется, что ни на лестнице, ни на поручнях Игорь следов не обнаружит.
– Это еще почему? – обиделся за брата Максим.
Эксперт провел ладонью по рукаву плаща и показал налет на пальцах.
– А мы здесь всего-то минут десять. Сначала дождь все промыл, потом цементом присыпало. Если и есть отпечатки, то в кабине. За рычаги же кто-то садился!
Кочергин не вступал в разговор. Просто стоял, пряча руки в карманах демисезонного пальто. И смотрел на удавленника.
По лестнице крана скатился Игорь. Доложил:
– Снаружи пыль. В кабине все протерто.
– Опускайте, – сказал следователь..
Игорь поднял руки и закричал:
– Тетя Маня! Тетя Маня!
– Чего? – донесся с верхотуры громовой голос.
– Опускай!
Застучал мотор, и покойник заскользил вниз. Игорь щелкал фотоаппаратом, а Максим уже готов был принять мертвое тело, когда у Путилина вырвался возглас изумления:
– Кукла!
3
Все – как у людей. Защитного цвета брюки заправлены в кирзачи; строительная же куртка с ромбом-эмблемой на рукаве; в распахнутом вороте край полинявшей синей футболки. Плюс вывалившийся язык, выпученные глаза, синюшность… Когда разрезали веревку, на шее под ней обнаружилась странгуляционная борозда. Тоже как настоящая: цвет, складки, морщины.
– С натуры делал, – мрачно прокомментировал Максим.
Присев на корточки, он взял руку куклы. Ну надо же? Даже ногти оттенены синим!
Игорь, тоже присев, дотронулся до щеки куклы. Потер друг о друга большой и указательный пальцы, понюхал их. Потом сказал не слишком уверенно:
– Воск и грим. Так мне кажется. Общий тон нанесен пудрой. Все закреплено лаком для волос. Глаза стеклянные, покупные. Ресницы косметические, обычные. Чуть укорочены.
– Талантливо, – вынес свой вердикт Путилин.
Кочергин нагнулся и дернул куклу за волосы. Парик отделился с легким треском, на его месте осталось желтое расползшееся пятно клея.
– Что же это? – возмутился незаметно подошедший к ним директор завода. – Это ж чистое издевательство!
Следователь повернулся к нему:
– Куклу мы заберем. Объясните людям, что происшедшее – шутка.
– Хороша шутка!
– Повторяю. Чья-то глупая шутка. Вы поняли?
– Понял, понял, – закивал директор.
* * *
Куклу уложили в проходе. «Уазик» затрясло на колдобинах, и Путилин подсунул под восковую голову свой сверкающий глянцем ботинок.
– Вещь хрупкая, расколется, – объяснил он, будто стесняясь своего поступка. – Обидно будет, если такая красота пропадет. Ну что, Максим, плакала твоя версия с разборками?
Никитин кивнул:
– Плакала. Тут психопат поработал! Нормальному человеку такое не учудить. Хотя… Есть еще одно соображение.
– А именно? – поощрил судмедэксперт.
– Предположим, некий гениальный скульптор оскорблен возмутительным невниманием публики к своей персоне. Надо как-то пробудить интерес. Вот он и подвесил свое творение. Журналисты, конечно, все разнюхают, распишут. Тут-то он и появляется из-за кулис. Под бурные и продолжительные аплодисменты.
– А отпечатки в кабине? – напомнил Игорь. – Зачем их стирать?
– В игрушки играет, – отмахнулся Максим. – Хранит инкогнито. До поры. Детективов начитался.
Путилин пододвинул удобнее ногу, на которой покоилась голова куклы, и обратился к Кочергину:
– Вы-то что думаете, Михаил Митрофанович?
– Я не думаю, – сказал следователь после паузы и улыбнулся. – Я слушаю. Чтобы потом присвоить чужую славу.
– Или получить по шапке при неудаче, – заметил эксперт.
– Бывает и так. Издержки должности.
Путилин засмеялся.
– О чем разговор? Почему смех? – над спинками сидений качались помятое лицо кинолога и сонная собачья морда. – Ой, кто это? – Кинолог показывал на проход между креслами.
* * *
Больше в этот день происшествий, требовавших выезда следственной бригады, не случилось.
Кочергин сидел в своем кабинете, пил чай, рассеянно смотрел на девственно чистый рабочий стол – ни бумажки, ни пылинки, – и ждал начальственного вызова. В том, что такой вызов последует, следователь не сомневался. Он не сомневался даже в том, что Николай Иванович Приходько ради разговора с ним примчится на работу с утра пораньше.
Зазвонил телефон.
– Товарищ Кочергин, зайдите к Николаю Ивановичу.
Следователь допил чай и отправился к Приходько.
В «предбаннике» секретарша, прервав утренний макияж, язвительно заметила:
– А вы не торопитесь.
– На будущее, – сказал следователь, – не забывайте здороваться. Вежливость красит женщину.
Сквозь пудру на щеках секретарши проступил румянец. Он ее не красил.
– Что скажешь? – спросил Приходько, лишь только следователь ступил в кабинет.
– А что сказать? Кукла и кукла.
– Какая еще кукла?
Кочергин удивленно посмотрел на начальника:
– А вы, собственно, о чем?
– Это ты о чем?! Я тебя спрашиваю, ты дела сдаешь?
– Да уж сдал. Почти.
– А что с Поликарповым решил?
– Так это суду решать. Документы я подготовил, завтра передам. Пару лет, я думаю, придется посидеть вьюноше.
– Ты не гоношись! Не тебе сроки раздавать.
Кочергин посмотрел в окно. От тумана не осталось и следа. Солнце. Совсем не сентябрьское, по-летнему жаркое. А ночью зуб на зуб не попадал.