Кого-то надо убить
Шрифт:
Кочергин свернул в проходной двор и очутился на тихой узкой улочке, зажатой с обеих сторон сомкнувшимися в ряды двухэтажными домами.
Вот и нужный подъезд. Грязный, вонючий. Ступени лестницы – непреодолимая преграда.
Как оказалось – преодолимая.
– Чего надо?
Лохматая голова. Набрякшие веки. Глаза навыкате в красной паутине лопнувших сосудов.
– Вы Никифоров?
– Ну.
– Милиция.
Мужчина икнул.
– Работаете на кирпичном заводе? Сторожем?
– Ну.
– Так, может,
– Заходи, раз пришел.
Никифоров отступил, споткнулся о что-то, зазвеневшее жалобно и надтреснуто, и грохнулся на пол. Выматерился и, опираясь о стену, с трудом занял вертикальное положение.
Комната еще хранила следы былого достатка. Но даже те немногие вещи, что находились в ней, были изуродованы самым безжалостным образом. Сервант в углу стоял без стекол, а его полированного дерева поверхности были исцарапаны и испятнаны черными подпалинами – следами сигарет. Штанга торшера, прижавшегося к широкой тахте, была согнута, а сама тахта не имела боковых спинок – они валялись рядом, тоже в царапинах и сколах.
– Что, не нравится? – Никифоров набычился.
– Не нравится. Особенно вот это. – Кочергин показал глазами на стол у окна, заваленный грязной посудой и заставленный бутылками.
– Ах, не нра-а-вится, – протянул сторож. – Так не смотри!
– Как насчет того, чтобы повежливей? Советую.
– А ты не пугай! Я свое отбоялся. Сначала в Афгане, а потом и в Чечне! – Лицо Никифорова пошло пятнами. – А вы здесь баб щупали, пока мы там загибались.
Он шагнул к столу, плеснул в стакан из бутылки, выпил залпом. Заморгал часто, на глазах его появились слезы.
– Ушла она от меня. Не нужен стал. Раненый… Ну и черт с ней! – У Никифорова, как у всякого пьяницы, настроение менялось быстро. – Но тут ей ничего не обломится! Уж я постарался.
Кочергин придвинул к себе колченогий стул. В лучах солнца, пронзавших искромсанные в лоскуты занавески, плавали пылинки.
Никифоров плюхнулся на тахту. Поставил локти на колени, зарылся лицом в ладони. Когда же через минуту поднял голову, глаза у него были тоскливыми, как у побитой собаки. И осмысленными.
– Надо-то чего?
– Вы этой ночью дежурили. Происшествий не было? Посторонних?
– Нет. Не знаю… Пьян я был. Спал в сторожке.
– А Климович?
– Коля? Он эту заразу в рот не берет. – Никифоров неверно истолковал вопрос следователя. – У него другие интересы. Учится он.
– Напарник ничего подозрительного не заметил? – терпеливо пояснил Михаил Митрофанович.
– Кто ж его знает? Ничего такого не говорил.
Кочергин потер колени и поднялся.
– Пьете, значит. Ведь уволят. Что тогда? Побираться пойдете?
– Не уволят. – Никифоров растянул губы в ухмылке. – Я ж ветеран и инвалид. – Он задрал рубаху. Под ребрами бугрился шрам. – Видел?
Следователь достал блокнот, раскрыл, написал несколько слов. Вырвав листок, бросил его на неприбранную постель.
– Завтра в десять прошу вас явиться в прокуратуру. В следственный отдел. Фамилия моя Кочергин. Пропуск будет заказан. Все!
– Эй, погоди. – сторож схватил его за рукав. – Со мной нельзя так. Меня уважать надо. Я же майор! Комиссовали меня, а я только и умею, что командовать да стрелять. Полживота выпотрошили – кому нужен? Слушай, друг, выпей со мной. Прошу тебя, как человека прошу.
– Я бы выпил, – Кочергин высвободил руку, – но не могу. Нельзя мне. Честное слово.
Никифоров дернул головой, точно его ударили.
* * *
Сначала Кочергина долго рассматривали сквозь глазок. Потом все же отворили – на длину цепочки.
– Документики ваши…
Следователь открыл удостоверение перед выцветшими глазами седенькой старушки.
– Похож?
– Похожи. А какая у вас к нам надобность? Мы люди мирные.
– Николай Климович мне нужен.
– Коленька? Господи, да зачем он вам, он мальчик тихий.
– Побеседовать с ним хочу. Или нельзя?
– Спит он.
– Придется разбудить.
– А по-другому никак?
– Можно и по-другому. Повесткой вызвать.
Старушка открыла рот, закрыла и сняла цепочку.
В прихожей следователю предложили надеть тапочки. Морщась от боли, он стащил ботинки и с удовольствием сунул огнем горящие ступни в шлепанцы.
– Вы здесь побудьте, в зале. Я его сейчас разбужу.
Кочергин огляделся. Вся гостиная была заставлена стеллажами с книгами. Судя по авторам, обитали в этой квартире люди образованные. Об их интеллигентности судить еще было рано.
Из-за неплотно прикрытой двери в смежную комнату слышался торопливый старушечий говорок. Ей наконец-то ответили – ворчливо и раздраженно. Через несколько секунд в гостиной появился паренек в спортивном костюме.
– Здравствуйте, – сказал он, порхая ресницами, длине которых позавидовала бы любая женщина. – Я – Климович.
Кочергин назвался и еще раз показал удостоверение.
– У меня есть к вам, Николай, несколько вопросов.
– Пожалуйста
Следователь взглянул на застывшую в дверях старушку. Та фыркнула, подвигала провалившимся ртом и выскользнула в коридор. Загремела посудой на кухне.
– Вы работаете сторожем.
– Ночным сторожем, – уточнил Климович. – На ДСК.
– В эту ночь ничего необычного не заметили?
– Нет.
– А то, что Никифоров был пьян, это явление рядовое?
– Я его вообще трезвым не видел. И не я один.
– Что же его держат?
– Жалеют. А он считает, что так и должно быть. Ко мне сначала придирался, но я ему быстро втолковал, что никому ничего не должен, а кому должен – всем прощаю. И на бойню в Чечню не я его посылал. Объяснил. Теперь сосуществуем. Мирно.