Кокон

Вишнева Ева

Дрожь под ногами, сцепленные ладони, растянувшиеся в улыбке сухие губы, пустые глаза. На секунду в эти глаза вернулась жизнь, они заслезились, затем закровоточили. Кровь потекла из ушей, ноздрей и рта – сцена, которая до сих пор преследовала нору в повторяющемся кошмаре.

И еще в этом страшном сне умирающие люди шептали:

“Мир никогда больше не будет прежним. Целостным, как здоровый организм. Замкнутым. Упорядоченным”.

“Теперь он набор шрамов, синяков и ссадин, скрытых под одеждой. Совсем как у нас”.

“Теперь он набор язв, спрятанных за здоровой на вид кожей. Совсем как мы”.

“Мы хотели не этого”.

“Мы не хотели этого”.

Нору трясет

от нахлынувших воспоминаний. Она подходит к смотрителю маяка, кладет голову ему на плечо. Не почувствовал, не шевельнулся даже, все сидит над записной книжкой. Ничего, Нора попробует сделать это в своем времени – положит голову ему на плечо и пожалуется на страшный сон. И скажет еще кое-что, очень важное.

По одной из легенд о сотворении, мир сплел огромный шелкопряд.

Однажды Нора доберется до самого начала и спросит, зачем он это сделал.

2

Элль замерла, услышав приглушенные голоса. Показалось? Не удивительно: ветер стонет, просачиваясь сквозь старые рамы, а звук собственных шагов гулким эхом отражается от стен. «Странно, учебные комнаты давно должны были опустеть”, – подумала Элль. Едва она собралась продолжить путь, снова послышался шум. “Уж не призрак ли?” Спину будто перышко пощекотало.

Элль вспомнила, как в начале лета они с ребятами набились в комнату Яцека, растянули простынь, привязали к опорам двухъярусных кроватей. Сбросили на пол подушки, расселись и принялись делиться историями, одна другой страшнее. Сжимали коленями фонарики, водили над ними руками – складывали пальцами фигуры, пуская жуткие тени на тканевый купол. Большинство историй рассказывалось про Большую Землю – материк, отделенный проливом от острова. Якобы там водились чудовища: крали души, путали мысли, высасывали жизненные соки. Но некоторые истории, по словам ребят, когда-то разворачивались здесь, в этих стенах, в глубине пустых коридоров, по которым Элль теперь спешила. И хоть она была не из пугливых, от шелестящих где-то рядом голосов становилось не по себе.

“Ну вот еще, – раздраженно подумала она. – Призраков не существует, наверняка это кто-то из ребят”. Десяток осторожных шагов вперед, голоса стали отчетливее. Смутно знакомые, они доносились из-за ближайшей двери. “Ну, я была права!” – мысленно похвалила себя Элль и приникла к замочной скважине. Увы, через нее невозможно было что-либо разглядеть, да и слова смазывались, терялись.

Элль переминалась с ноги на ногу. Она опаздывала: на шесть была назначена важная встреча в соседнем корпусе – не отменить, не передвинуть. Предстояло подняться на крышу, перейти по подвесному мостику на соседнюю, где в креплении громоотвода застрял наполовину сдувшийся мяч, а после спуститься в переоборудованный чердак, постучать в дверь. Последние минуты часа таяли, а чужая тайна так некстати разожгла любопытство.

«Он же не разозлится, правда?” – Элль подумала о человеке, который ждал ее в комнате под самой крышей, о человеке настроения, казавшемся то добряком, то злодеем. Он то угощал душистым чаем с конфетами, то строго отчитывал за малейшую провинность. Или задумчиво покачивал головой, смотрел куда-то в сторону и, казалось, совершенно не слушал, что ему говорили.

Один из собеседников за дверью перешел на повышенные тона. Эх, была не была! Элль осторожно надавила на ручку, просунула голову. Столы, книги, запах пыли, красный след заката в окне. В дальнем углу – два человека. Кто они? В комнате сумрак, не разобрать.

– Ладно, спрошу еще раз: это правда, маленькая дрянь, что ты на меня жаловалась?

«Марисоль!» – Элль передернуло.

Любимица учителей и воспитательниц, Марисоль со своим кукольным личиком и огненно-рыжими волосами считалась первой красавицей. Окруженная подругами, она была приветлива и мила, опрятна; тетрадки вела без помарок, первая тянула руку, чтобы ответить на вопрос, смотрела широко распахнутыми глазами – глазами наивной добрячки.

Да только Элль знала, сколько острых игл припрятано в ее лощеной светлой шубке. Прошлой весной у них случились разногласия: на большой игре Элль увела у ее команды подсказку прямо из-под носа и влегкую добралась до главного приза. Призом оказалось освобождение от летней работы для своей группы. Такое разочарование, Элль получить другое, но ребята – Яцек, Лотта, Улле, Герда и другие остались довольны.

Марисоль затаила обиду. Сама она, конечно, не мстила, – также улыбалась при встрече, заводила разговоры о пустяках. Только что-то неприятное было в ее взглядах и в паузах между слов. Тогда же Элль стала находить записки с угрозами в своей сумке: «Будь осторожна на лестнице: мы толкнем в спину», «Суп в столовой вкуснее с крысиным ядом», «Ночью мы проберемся в комнату и задушим тебя подушкой».

Ни одна из угроз не была исполнена, жизнь потекла своим чередом. Только вот на лестницах Элль порой охватывало странное ощущение, тело деревенело. Часто пропадал аппетит, приходилось ковыряться в тарелке под строгим надзором дежурной воспитательницы, через силу глотать ложку за ложкой. Спать без подушки Элль со временем привыкла, хотя поначалу шея сильно болела. «Ты слишком впечатлительная. Зря себя мучаешь» – сказал ей тогда Голос, невидимый друг.

Элль решилась снова заглянуть в кабинет: выяснить, кому в этот раз не повезло. По опыту знала: сторониться нужно не только Марисоль, но и тех, на кого пало ее недовольство – а то, глядишь, и на себя беду навлечешь. В свете заходящего солнца, бившего в окно, волосы Марисоль казались кроваво-красными. Вторая девочка жалась к стене, сумрак скрадывал черты ее лица.

– Ну, чего молчишь?

– Я на тебя не жаловалась. Я вообще о тебе ни с кем никогда не говорила.

Элль вздрогнула, узнав вторую девочку. Нора, молчаливая, робкая одногруппница, которая и мухи не обидит. И что она могла не поделить с Марисоль? Да так, что красавица-умница решила разобраться лично, не подкидывая записки чужими руками.

– Не ври мне! – мгновение, и воздух в комнате словно наполнился пылью. Элль почувствовала, как щекочет в носу на вдохе. Рядом блеснуло что-то паутинно-тонкое.

Пришлось сосредоточиться, посмотреть особенным зрением – так и есть, ближайшая нить пришла в движение. Марисоль тянула ее, оборачивала вокруг запясться Норы до красных полос на коже, до невозможности и пальцем двинуть. Из всех, с кем Элль имела дело,только Марисоль умела так жутко управляться с нитями.

– Не надо! – всхлипнула Нора, и Элль с трудом заглушила в себе желание броситься на помощь. Особенное зрение позволяло подметить многое: мух с задранными кверху лапками и одну мертвую бабочку на подоконнике. Расходящийся шов на платье Марисоль. Рыжий волос, приставший к черным колготкам. Мокрые от слез щеки Норы; широко раскрытые глаза, в которых отчаяние на секунду перебилось другой эмоцией. Узнаванием.

Элль отвела взгляд, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Плохо-плохо-плохо. Нора ее заметила, что теперь сказать-сделать? Уйти стыдно, заступиться страшно – второго раунда записок с угрозами она не вынесет.

«Вот мерзавка!» – не удержался Голос. Элль дернулась, задев плечом дверь. Как назло, та жалобно скрипнула.

Элль так и не узнала, успела ли Марисоль обернуться, поняла ли, кто был свидетелем некрасивой сцены. Бросилась прочь, подальше от злосчастной комнаты, в которой Нора плакала от боли. Свернула в соседний коридор, едва не столкнувшись с воспитательницей – та успела отшатнуться. Ступени вверх, холодный воздух бьет в лицо, выветривает мысли.