Кокон
Шрифт:
«Посудачат и перестанут»,– решила тогда Сид. Но время шло, а сплетни множились. Прежние знакомые прятали глаза при встрече, улыбались через силу. «А им-то что я сделала?» – но спросить не хватало духу. Сидирисса старалась быть милой, приносила на работу конфеты и печенье. Перестала, когда однажды утром случайно обнаружила угощения в мусорном ведре.
Потом Сид стала находить обидные записки в своем рабочем столе. Кто-то мазал дверь ее дома черной краской, бил окна, сдергивал одежду с натянутых во дворе бельевых веревок. Сидирисса не могла поверить, что стала жертвой нападок из-за пьяных бредней Марека. Но потом поняла: односельчанам
Однажды Сид слонялась по поселку бездомной собакой и увидела Марека. Мужчина снова был пьян, брел по дороге нетвердыми шагами. Сид засеменила следом, жалобно подвывая, ткнулась в ладонь мокрым носом. Марек остановился, попытался нагнуться, но не удержал равновесия, упал. Сидирисса вылизала его лицо, отчего-то неприятно-кислое. «Я люблю тебя, Марек. Больше всего на свете люблю». Мужчина пьяно смеялся, шутливо отбиваясь.
Оцепенел, встретившись с ней глазами.
Внезапно его лицо исказилось, вытянулось в страшной гримасе; Сидирисса почувствовала, как нога в тяжелом ботинке угодила ей в мягкий бок. Отползла, скуля, подволакивая ослабевшие от удара лапы. «У-у-у, вали, гадина!» – кричал Марек и, кажется, пытался забросать ее камнями.
Перед глазами стояла мутная пелена, хотелось выскользнуть из собачьего тела, вернуться к себе, в уютное кресло, в прогретый дом. Вместо этого Сидирисса забилась в ближайшую подворотню, в просвет между мусорными баками, и здесь, в душной вони, стала смотреть бесхитростные собачьи сны.
Ее разбудили голоса, шуршание пакетов. Подождав, пока люди уйдут, Сид выползла из укрытия и, прихрамывая, поплелась к дому. И только добравшись до крыльца, она позволила себе вернуться.
Сидирисса назвала пса «Маро. Это слово она подслушала у жителей места, куда однажды забрела в своих странствиях. У тамошних домов были корни, а вместо машин моторные и весельные лодки. Маро пахло тиной, рыбой и брызгалось солью. Сид, до этого видевшая море лишь на картинках учебного дома, была им очарована.
Ее собственный Маро оказался тихим, понятливым. Сидирисса спокойно пускала пса в дом, зная, что он ничего не разобьет, не сунется куда запретили. Со временем он почти перестал выбираться на улицу. Любил греться у батареи, спать на кровати, прижавшись к ее боку, класть голову на колени. Маро многого боялся: оставаться в одиночестве в пустом доме, шума и чужих голосов с улицы, грозы.
Шерсть пса отливала рыжим, Сидириссе нравилось проводить по ней ладонью, зарываться пальцами. «В честь ли моря я тебя назвала? – думала она порой. – Или в честь Марека?»
Спустя три года, как закончилась их история, Марек погиб под колесами автобуса. К тому времени он совсем спился, обрюзг, растолстел. После его смерти Сид почти месяц не могла встать с кровати, лежала, устремив невидящий взгляд в потолок. Винила себя. Бабушку, которая вырастила ее такой непохожей на остальных. Вспоминала, как, заслышав о проблемах Марека – о затяжной болезни отца, о разладе, – сбегала с работы, скреблась к нему, звала. Как его мать, поникшая, озлобленная старуха, гнала ее с порога. Но Сид не уходила, садилась под дверь и ждала-ждала-ждала. Дышала на замерзшие руки.
Как, в конце концов, выходил Марек, плюхался рядом. Тянул заунывно: «Эй, Си-и-и-ид». Она обнимала его, шептала: «Все будет хорошо, хорошо». Рассказывала о Маро, о море, о далеких городах. Марек тихонько сидел рядом, порой проваливаясь в дремоту, а дослушав очередную историю, просил прощения. За себя, за своих идиотов-друзей, которые начали травлю, которые за бутылкой горячительного выспрашивали у него подробности их жизни, смеялись, фантазировали, распускали сплетни. Сид прощала. Она до последнего верила, что у Марека все наладится. Но судьба распорядилась иначе – и Марек встретил конец по дороге в больницу.
В какой-то момент Сид заметила, что нападки прекратились. Возобновлять общение никто не спешил, но никто и не лез в душу. На работе Сид отселили в отдельный закуток – в бывшую кладовку, которую переделали под комнату. Едкий запах дешевой краски держался несколько месяцев. Рабочий день Сид начинала, забираясь по приставной лестнице к самому потолку, раскрывала маленькое окошко. Порой, спустившись, она обнаруживала, что больше не одна в комнате. Начальник отдела, видимо, караулил, спешил посмотреть, как колышется юбка, как напрягаются тонкие руки, цепляющиеся за деревянные перекладины. Он умел ходить тихо, появлялся незаметно, словно из-под земли вырастал. За это начальника не любили сплетники, не раз попадавшиеся на обсуждении чьей-то персоны.
Сид тоже его не любила – за маслянистый взгляд. Она пропустила момент, когда мужчины стали смотреть на нее по-другому, с едва скрываемым интересом. Пристально, словно пытаясь заучить ее движения, жесты, черты лица. «Ты, видимо, поздний цветочек», – говорила когда-то бабушка внучке-нескладехе. Сид тогда не обращала внимания на ее слова, не интересовалась ни своей, ни чужой внешностью. А теперь вспоминала и думала: «Это ли бабушка имела в виду?»
Ровесницы успели выйти замуж и обзавестись детьми, девичьи фигурки раздались, былое озорство сменилось степенностью, важностью. А она вытянулась, осталась тонкой, стройной. Не любила заплетать волосы или завязывать их в хвост; тяжелые черные локоны спускались до поясницы.
«Не так на меня смотрел Марек. Не так». Его симпатия была искренней, чистой. А у этих-нынешних-живых взгляды цепкие, липкие.
Однажды Сид допоздна задержалась на работе. Когда вышла, на улице было сумеречно, сизые облака нависали, будто стремились прикоснуться к макушкам деревьев. Сид поежилась, подумала о том, как бы не опоздать на последний автобус.
Она почти подошла к остановке, когда затылок обожгло болью. В глазах потемнело, колени обмякли, Сид стала оседать на асфальт. Но упасть ей не дали. Кто-то схватил за шиворот, силком поволок. В нос ударил гнилостный запах подворотни. Тот, кто тащил ее, на секунду остановился, видимо, раздумывая, как поступить. Затем подхватил Сид подмышки, встряхнул, придавил к холодной стене. Закричать бы, позвать на помощь – но рот накрыла огромная рука, сдавила челюсть. Вторая нырнула под юбку, до боли сжала ногу над коленом, скользнула выше…
Муть перед глазами слегка разошлась, и Сид увидела своего мучителя.
Деян служил охранником на складах, примыкающих к зданию, где она работала. Про парня говорили, что он связался с дурной компанией из соседнего поселка. Сид не раз слышала брань и глумливый смех, доносящийся со стороны складов, – разнорабочие и охранники любили собираться по вечерам. Деян был заводилой, смутьяном, легко ввязывался в драки. Его в начале каждого месяца собирались увольнять, но почему-то оставляли, давали еще один шанс. Больше Сид о Деяне ничего не знала.