Кольцо (Кольцо Кассандры)
Шрифт:
— В прошлый четверг.
Она на миг отвела глаза, а потом робко улыбнулась.
— Что он сказал?
— Что обмороки и рвота могут продлиться еще какое-то время.
— Он считает, что эти явления приобрели хронический характер? — еще больше встревожилась Рут, но Ариана успокоила ее:
— Вовсе нет. Наоборот, теперь это его больше не беспокоит. Он сказал, что сначала таким образом проявлялись последствия переутомления, а сейчас я расплачиваюсь за то, что произошло уже после моего приезда.
— Что он хотел этим сказать?
Внезапно до Рут дошел смысл этих слов. Она изумленно
— Ты что, беременна?
— Да.
— Ах, Ариана!
Рут вся засветилась от радости и бросилась обнимать невестку, но тут же взглянула на худенькую молодую женщину с тревогой.
— А ты для этого достаточно здорова? Что он говорит? Ты такая худенькая, не такая здоровенная кобыла, как я.
И все же Рут была так обрадована этой новостью, что крепко сжала руку Арианы и не хотела ее выпускать. Рут вспомнила, какое счастье когда-то доставило ей известие о том, что у нее будет первый ребенок.
— Он хочет, чтобы ближе к сроку я начала посещать специалиста, вот и все.
— Что ж, это вполне разумно. Кстати, а когда срок?
— В начале апреля.
Ариана внутренне вся сжалась от этой лжи, моля Бога только о том, чтобы Рут никогда не узнала правду о ребенке.
Мысленно она пообещала себе и свекрови, что вырастит своего будущего ребенка достойным человеком. Пол сможет гордиться этим ребенком. Это ее долг по отношению к Полу.
Когда она будет в состоянии, непременно родит мужу еще одного ребенка, а потом и третьего — детей у них будет столько, сколько Пол пожелает. Он имеет на это право, ибо ему суждено стать отцом ребенка Манфреда.
Шли месяцы. Пол мужал, готовясь к роли отца. Он помогал Ариане обустраивать детскую, сидел с ней рядом по вечерам, когда будущая мать вязала одежки для ребенка. Рут натаскала целый ворох вещей, оставшихся от ее собственных детей. Весь дом был завален чепчиками, носочками, платьицами, кофточками.
— У нашего жилища такой вид, словно ребенок уже родился, — сказал Пол за две недели до Рождества.
Он считал, что его жена на шестом месяце, хотя на самом деле до рождения ребенка оставалось не более шести недель. Никому из окружающих большой живот Арианы не казался подозрительным, все относили это за счет ее субтильности. Полу же раздутый живот жены даже нравился, счастливый муж придумывал для него всякие забавные прозвища и взял себе за правило перед уходом на работу непременно дотронуться рукой до живота, причем два раза — на счастье.
— Не делай так! — верещала Ариана, которой было щекотно. — Он снова начнет брыкаться.
— Значит, это мальчик, — с важностью говорил Пол, прикладывая ухо к животу. — Думаю, из него получится отличный футболист.
Ариана стонала, закатывала глаза, смеялась.
— Да он и так уже играет в футбол — моими почками.
Однажды утром, когда Пол ушел на работу, на Ариану накатило какое-то странное настроение, ностальгия по прежней жизни Несколько часов она сидела в кресле, думая о Манфреде. Потом достала шкатулку с драгоценностями, примерила кольцо своего первого мужа. Она сидела и вспоминала их мечты, их планы. Что бы сказал Манфред, если бы узнал о ребенке? Какое имя захотел бы он ему дать? Пол настаивал, чтобы ребенка, если это будет мальчик, назвали Саймоном, в честь погибшего брата. Ариана понимала, что должна уступить мужу в этом вопросе.
Перебирая вещи, оставшиеся от прошлого, она наткнулась на конверт с фотографиями, спрятанный в самой глубине ящика, который запирался на ключ. Ариана разложила снимки и стала смотреть на лицо мужчины, которого когда-то любила. Она вспоминала прошлое Рождество, смотрела на офицерский мундир Манфреда. Не верилось, что снимки на рождественском балу были сделаны всего год назад. По щекам молодой женщины текли слезы, и внезапно вошедший в комнату Пол так и застал Ариану с фотографиями в руках. Он подошел сзади и уставился на снимки — сначала с недоумением, потом с ужасом. Его взгляд был прикован к немецкой военной форме.
— Господи, кто это?!
С гневом и изумлением Пол смотрел на лицо Арианы, сиявшее с фотографии счастливой улыбкой. Рядом с ней стоял немецкий офицер. Услышав голос Пола, молодая женщина чуть не лишилась сознания от ужаса; она не слышала, как он подошел.
— Что ты здесь делаешь?
Слезы мгновенно высохли, она поднялась на ноги, прижимая к себе фотографии.
— Да вот, заехал домой, проверить, в порядке ли моя жена. Хотел пригласить ее пообедать где-нибудь, а она тут, оказывается, ведет какую-то тайную жизнь. Ты это делаешь каждый день, Ариана, или только по большим праздникам? — После ледяной паузы он спросил:
— Может быть, ты объяснишь мне, кто это?
— Это… Он был немецким офицером.
Ариана смотрела на Пола с отчаянием. Меньше всего она хотела, чтобы он узнал правду таким вот образом.
— Это я вижу — по нарукавной повязке со свастикой Может быть, сообщишь мне еще какие-нибудь подробности? Например, сколько евреев он истребил? В каком концлагере служил?
— Он не убивал евреев и не служил в концлагере. Этот человек спас мне жизнь. Он пришел на помощь, когда меня хотел изнасиловать один лейтенант, а потом помог мне, когда меня хотели сделать шлюхой при генерале. Если бы не он…
Ариана судорожно всхлипнула, прижимая к груди фотографию того, кто ушел из жизни семь месяцев назад.
— Если бы не он… меня скорее всего не было бы в живых.
Пол уже пожалел о своих резких словах, но, видя, как бережно она обращается с этими фотографиями, снова вспыхнул.
— Если твоя жизнь была в опасности, какого черта ты на снимке такая радостная?
Он вырвал у нее фотографии и, к еще пущему своему негодованию, увидел, что они сделаны на балу.
— Ариана, кто это?
Внезапно ему пришло в голову, что для Арианы это был единственный способ выжить. Значит, мать все-таки права.
И он не имеет права упрекать Ариану за это. У нее не было выбора. Весь дрожа, он нежно притянул к себе Ариану, обхватил руками ее огромный живот.
— Милая, прости меня… Я на миг забыл, как все это было. Просто увидел мундир, немецкую физиономию, и внутри у меня все перевернулось.
— Я тоже немка, Пол, — тихо сказала она, глотая слезы.
— Да, но ты не такая, как они. Если тебе пришлось стать любовницей этого человека, чтобы избежать концлагеря, я ничуть тебя не осуждаю.