Кольцо с бриллиантом
Шрифт:
У дальней стены холла столпились банту. Все они были в траурных одеждах в знак памяти по своей хозяйке. Они будут носить их в течение месяца — в знак уважения к ней, уважения детей к матери. На них не было традиционных ярких юбок, замысловатых головных уборов, блестящих цепочек искусного плетения. Банту выглядели так, будто им не терпелось поскорее уйти. Они ждали, когда юрист из Дурбана зачитает завещание покойной. Юриста звали Чарльз Мэндерс, и он, в свою очередь, не мог дождаться, когда с чаем будет покончено, — ему не терпелось исполнить свои обязанности.
Давайте начнем. Это не займет много времени. Я рад, что вы все наконец собрались. — Мэндерс бросил быстрый взгляд на Кэролайн. — Так как вы упомянуты в завещании миссис Вермеер, я счел необходимым отложить оглашение до вашего приезда, мисс Нортон.
«Столько людей из-за меня задержалось! — уныло подумала Кэролайн. — Неужели они не могли зачитать завещание без меня?» Бабушка, наверное, оставила ей что-нибудь на память — эту безделицу легко мог передать ей Гейни, чтобы не тратить драгоценное время мистера Мэндерса.
Юрист начал с посмертных даров слугам — небольших денежных сумм и ценных вещей. Подарки вызывали слезы благодарности у женщин; мужчины принимали их молча. Теплая волна доброй памяти по покойной окутала холл, хотя по слугам было заметно, что они беспокоятся: что же будет с ними при новых хозяевах? Их выразительные черные глаза снова и снова обращались к Гейни, словно ожидая от него какого-нибудь знака.
Кэролайн заметила, что Гейни пребывает в приподнятом настроении. Он уютно расположился в бабушкином кресле: красивые руки лежат на подлокотниках, ноги вытянуты и скрещены — настоящий хозяин ситуации, которую он, несомненно, много раз проигрывал в своем воображении.
Моей внучке, Кэролайн Анджеле Нортон, я завещаю мою мебель и драгоценности, за исключением сапфиров, которые я отдаю Лее Вермеер, двоюродной сестре моего покойного мужа, который любил меня и заботился обо мне в течение многих лет.
Кэролайн взглянула на Лею, которая сидела напротив нее в дальнем конце холла — удивленная и растроганная. В этот момент Кэролайн не заботило, что бабушка завещала ей самой, хотя ее и порадовало, что она тоже упомянута в посмертной воле. Пожилая леди, которую Кэролайн никогда не знала, была более чем щедра к ней.
Кэролайн посмотрела на Гейни, сидящего в кресле у камина. Его лицо не выражало ничего.
Также вышеупомянутой Кэролайн Анджеле Нортон я завещаю половину всей моей собственности, известной как имение «Салем». Вторую половину имения я завещаю ее двоюродному брату, Генриху Альберту Вермееру. Вышеупомянутое имение должно находиться в их совместном владении и управляться должно также совместно…
Голос юриста утонул в хаосе мыслей, завертевшихся в голове Кэролайн. Наверное, это ошибка! «Салем» должен был полностью перейти к Гейни… Что-то здесь не так! Она смотрела, как Гейни начал медленно подниматься с кресла, затем упал обратно. На его губах застыла неестественная улыбка.
Какой поворот сюжета, — тихо прошептала Лея. — Я рада за тебя, Кэролайн, но Гейни это вряд ли понравится. Он ждал долгие годы, чтобы стать полноправным хозяином «Салема». Иногда ему было очень нелегко ладить с бабушкой, но он терпел: у него была цель.
Юрист посмотрел в их сторону, и Лея замолчала. До конца завещания было еще далеко, но Кэролайн уже не слушала. С неба на ее голову упала половина «Салема», и, хочет она того или нет, ей придется принять на себя ответственность.
Слуги начали расходиться из холла и возвращаться к своим обязанностям. Гейни подошел к Кэролайн.
Думаю, мы можем называть друг друга партнерами.
Это же несправедливо по отношению к тебе. — Кэролайн очень трудно было находить нужные слова. — Должен же быть какой-то способ изменить завещание?
Ты же слышала, что сказал юрист. — Гейни пытался справиться с разочарованием. Получалось не очень хорошо. — Наша глубокоуважаемая бабушка все сделала по-своему — на века. — Его красивый рот изогнулся; в улыбке была некоторая доля презрения. — Ты знаешь, она любила власть и показывает ее даже после смерти. Единственный возможный способ избавиться от «Салема» — это если один из нас продаст свою половину другому. Бабушка сделала так, что «Салем» будет принадлежать Вермеерам хотя бы еще одно поколение.
Но, я же не Вермеер! — запротестовала Кэролайн.
Зато твоя мать — Вермеер. А в тебе — ее кровь.
Это все так… неожиданно.
Гейни засмеялся, смех звучал искренне, несмотря на выражение лица:
Не расстраивайся, дорогая. Ты всегда можешь выйти за меня замуж.
Гейни, давай не будем шутить на эту тему, — в смятении попросила Кэролайн. — Я чувствую себя так, будто в чем-то тебя обманула.
Ни в коем случае, только не ты! Я знаю, что ты была бы вполне удовлетворена мебелью и драгоценностями. Бриллианты у бабушки просто великолепны. Лее достались сапфиры как компенсация за долгий путь из Ледисмит. Они были ее заветной мечтой.
Гейни говорил язвительно, даже злобно — видно было, что он сильно переживает из-за потери половины имения. Кэролайн почувствовала, как нужен ей чей-нибудь совет, и мысли ее — странное дело! — обратились к Дарвэлу Преториусу.
Глава 3
Когда юрист уехал в Дурбан, а банту разбрелись по своим домам, оживленно обсуждая недавно обретенные богатства, Иоганн Вермеер заявил, что должен немедленно вернуться в Ледисмит.
И куда ты на этот раз? — спросила его сестра. — Опять в какие-нибудь пещеры? Искать следы питекантропов?
Что-то вроде того, — расплывчато ответил он. — Меня некоторое время не будет, так что почему бы тебе не остаться ненадолго в «Салеме», раз уж ты все равно здесь?
Лея посмотрела на Гейни.
Почему бы и нет? — сказал он. — Кэролайн будет рада.
Мальчик-слуга начал убирать со стола чайную посуду. Он с видимой неловкостью прошмыгнул мимо пустующего кресла бабушки.
Им нужно время, чтобы приспособиться к новой хозяйке, — заметила Лея, когда они с Кэролайн вышли на веранду. — Во многом они как дети, и тебе нужно заслужить их преданность. Ты должна быть строгой, но справедливой. Если показать им, что тебе все равно, как идут дела в доме, все развалится. Надеюсь, Гейни будет вести себя правильно в этом отношении, — добавила она с плохо скрытым беспокойством.