Колоски
Шрифт:
— Нет, это просто издевательство какое-то! Так, где-то у меня тут было… О! — он покопался в ящике стола и вытащил моточек медной проволоки. — Бертик, детка, я надеюсь, ты не решишь, что я собираюсь тебя съесть, если я попрошу у тебя по одной капле крови на каждый амулет? — спросил он, не глядя на Берта, и быстро сворачивая проволоку в замысловатый узор. Берт похолодел. Вот оно! Начинается! — Ну, что ты, дружок! — на неуловимый миг поднял на него глаза вампир. — Это всего лишь переводчики! Тот, что у тебя на шее, сделан тоже на твоей крови, только очень уж топорно! — Берт схватился за свой новый крест. На крови?!! Вампиры переглянулись. Дон прыснул, а Йэльф вздохнул и посмотрел на Берта даже сочувственно, как на убогого и скорбного разумом. Как на дурака посмотрел, которого и жалко, и помочь нечем. Берт и почувствовал себя дураком и протянул палец, мысленно отвесив себе пинка. Захотят — съедят в момент, и спрашивать не станут, зачем же трусом себя выставлять? Йэльф работал быстро и умело. Через десять минут все трое уже повесили себе на шеи амулеты, и разговор пошел веселей.
— Кстати, можешь теперь попробовать ещё раз, может, что и выйдет, — с этими словами Йэльф протянул Берту пачку листов, в которых он с удивлением узнал свои переводы. Ах, вот кто «прилежно изучал» его труды! Йэльф неожиданно подмигнул, переглянулся с Донни и они оба необидно засмеялись. Берт, в конечном счёте, тоже криво улыбнулся. Попробует, как не попробовать! Тем более теперь, когда он знает, кому и зачем это надо. — Ладно, работаем! — и они стали работать.
Направляемый умелыми вопросами, Берт и сам удивился, как много, оказывается, он знает и помнит! Всё, что он когда-то читал или слышал о вампирах — всё это интересовало Йэльфа чрезвычайно. Предания, слухи, первые упоминания — всё. Почему-то очень насторожило его искушение Христа в пустыне, и он заставил Берта вспомнить всё до последнего слова. Берт удивился, и Йэльф объяснил, что это очень похоже на то, как подманивает жертву голодный ординар, по какой-то причине не способный передвигаться самостоятельно. Берт был шокирован, но… действительно, похоже, что ж тут скажешь! Теперь, узнав так много о вампирах, Берт это тоже видел. Донни быстро конспектировал, дублируя запись беседы на видеошаре, и в разговор не вмешивался. Через три часа Берту уже казалось, что его выжали, как лимон, и вспомнить больше ничего полезного не смог, как ни старался.
— И что же, ты сам хоть раз видел, как они превращались в туман? — нахмурился Йэльф.
— Два раза, — кивнул Берт. — Одного я всё-таки потом выследил и уничтожил, а второй — тот, что попал сюда. В предыдущий раз он туманом от меня и ушёл.
— Да что ты? Скверно, — озабоченно побарабанил пальцами по столу Йэльф.
— А что, мы это действительно умеем? — удивился Донни.
— Да обойди тебя Жнец когда-нибудь попробовать! — взвился Йэльф. — Это же полный распад личности! Не утрата с уходом в растительное состояние, как у кормлецов, а распад с сохранением дееспособности. Ты же понимаешь, весь смысл поднятия — удержание личности и интеллекта в первозданном виде, а после стадии тумана остаётся просто хищник! У тебя есть представления о нормах поведения, моральные, социальные установки — уж какие есть, но есть. Убери их — что останется? Мимикрирующий кровосос, упырь! Зомби и то лучше, они хоть послушные.
— А почему я об этом ничего не знаю? — возмутился Донни. — Опять блокировка информации?
— Ой, да что ты? Отстань, — скривился Йэльф. — Всё раскрыть и всем всё сказать, да? Замечательная идея!
— Не всем, а мне! — пожал плечами Донни. — При чём тут все?
— Ай, молодец! А сам-то не наелся ещё? В зеркало посмотри? Вот именно! Сколько мы с тобой уже говорили, а тебе — как об стену горох! Чтобы дойти до стадии тумана без ритуала, надо спиться окончательно и проспать пару сотен лет. И когда у нас последний такой случай был, не помнишь?
— Н-нет… — задумался Дон. Говорить о том, что он сам совсем недавно чуть было не стал «таким случаем», он, естественно, не собирался никому, тем более — Старейшине.
— Райн Фрамин говорил: больше трёх тысяч лет назад, — вспомнил Берт. И поймал себя на тщеславии. Он, святой отец, кичится тем, что смог вставить слово в разговор двух вампиров? Начал было читать в уме покаянную молитву, но тут же решил отложить до возвращения — уж очень интересные вещи обсуждались.
— Вот именно, — ласково кивнул ему Йэльф. — Теперь прикинь: ритуал на крови с использованием чужой жизненной энергии, причём однородной, так что заканчивается чаще всего смертью донора. А получишь в результате новый труп и неуправляемую, вечно голодную тварь. И зачем, скажи, распространять такие сведения? Чтобы кто-нибудь соблазнился и действительно попробовал? Со скуки?
— Всё равно неправильно, — упрямо нахмурился Дон. — Надо…
— Да что ты? Я тебе уже объяснял сто раз, что наибольшую угрозу обществу несут именно те, кто точно знает, КАК НАДО! Как должны жить все окружающие. Не уподобляйся, ладно? — Йэльф сказал это негромко и спокойно, но Дон вдруг завял на глазах, а Берт очень удивился. Такая мысль не приходила ему в голову. Наоборот, он считал всегда, что это очень хорошо — знать, как надо. И наставлять других на путь истинный — а как иначе? Йэльф заметил его растерянность и счёл нужным объяснить: — Непонятно? Ой, да что ты? Ай, детка, все знают, как оно надо, но у каждого есть ещё и «хочу». И совпадают они очень редко, чаще приходят в конфликт и мешают друг другу, и у одного человека, и между людьми. Поэтому в половине случаев выходит, как получится, ещё в сорока восьми процентах — как придётся, и только в двух случаях из ста — как надо. И в этом спасение Мира! Не понимаешь? Да что ты? Самое страшное — когда какая-то одна идея овладевает многими умами полностью. И начинает насаждаться силой. Силой мнения большинства. Неважно, какая, даже самая правильная, но силой! Самые опасные слова: «надо, чтобы все», именно они приводит к войнам. Законы природы вполне применимы и к обществу, каждое действие вызывает противодействие. И, пожалуйста — война. Разве в твоём мире этого не было? — Берт подумал, и не смог не согласиться. Ещё как было-то! И сейчас есть. Но ведь это война за правое дело! Не заметив, он произнёс последние слова вслух, и Йэльф опять ехидно скривился: — Ой, да что ты? И откуда ж ты знаешь, правое оно или левое? Для тебя — правое, а для соседа оно самое, что ни на есть, левое! Перворождённые когда-то рассуждали так же, как ты. И взялись творить добро, почти ничего не зная о людях. Это было ужасно, поверь мне, дружок. Хорошо — нашлась женщина, ты наверняка читал уже про неё, сумела объяснить, что так нельзя. Потому-то и мы, и на-райе стараемся не повторять той ошибки. Мы вмешиваемся в дела людей, да, но по минимуму. Следим, чтобы люди не изобретали опасных игрушек, которые им же и принесут основной вред, опасную информацию изымаем, ну и так, по мелочам. Но мы при этом не претендуем на то, что знаем, КАК НАДО. Мы только знаем, как НЕ надо, и делаем всё, чтобы свести вероятность появления этого «не надо» к возможно меньшим числам. Всеобщей пасторальной идиллии, конечно, не получается. Слишком мало и быстро вы живёте, слишком много желаний на единицу времени, ты понимаешь, детка? Вы просто не успеваете набраться опыта и научиться отделять стоящие стремления от ерунды, а иногда — и от опасности. Тут такой парадокс интересный: люди ведь очень не любят принимать решения, и. вроде бы, с большим удовольствием отдают кому попало это право — решать за них. Но стоит начать им советовать — тут же находится масса недовольных! Такое впечатление, что специально перекладывают ответственность, чтобы иметь возможность повозмущаться. Парадокс, право же!
— Дед, — завёл глаза Дон. — Ты всерьёз думаешь, что нашему гостю интересны твои изыски в человеческой психологии?
Берт хотел было сказать, что, как раз, очень интересны, но Йэльф уже спохватился:
— Да-да, ты прав. Так вот. Собственно, задача наша заключается в том, чтобы вовремя изъять самые опасные идеи, иногда — вместе с носителем, и мы не считаем это чем-то зазорным.
— И… никто не возражает?
— Бегут, детка, бегут, ещё как! Семьями. В дикие деревни, на север. А в третьем-четвёртом поколении бегут обратно, вот как смешно! Дикие деревни — с одной стороны, беда, но с другой — отдушина! Потому и не разрешаем Короне их искоренить, обойди Жнец! Для человека обязательно должно быть в мире место, куда он может убежать. Должен быть выбор. Всегда кажется, что где-то там лучше, что именно там — то, чего ему здесь не хватает. И убежит, и сам себя убедит, что это та самая свобода от навязчивого пригляда на-райе, и будет счастлив. А у внуков его начинаются те же проблемы, и они бегут назад — к библиотекам, целителям, видеошарам и хорошо освещённым улицам. И такой круговорот — это нормально, это правильно. К сожалению, эльфы это плохо понимают, да и среди нас не все хорошо. Печально это, но не удивительно, меж представителями одной-то расы взаимопонимание не всегда случается, а тут совершенно же разные существа! Никогда эльф не сможет мыслить, как человек, и наоборот. А есть ещё и мы, и у нас тоже свой взгляд на мир. Но Мир-то один, и надо хотя бы пытаться понять чужую точку зрения, хоть чуть-чуть!
— Да, я понимаю, — прошептал Берт.
— Понимаешь? Да что ты? Ай, молодец! Это хорошо, что понимаешь, а то встречаются такие экземпляры среди вас, с которыми разговаривать просто бесполезно. Объясняешь ему, рисуешь картину того, к чему приведёт воплощение его мечты, его игрушка или идейка — а ему плевать. Плевать ему, дружок, понимаешь? На всех и вся. Гордость первооткрывателя у него, доказать он хочет, бедненький, что-то там такое-разэтакое — себе, или ещё кому-то! И приходится изымать, а как иначе? Но мы не считаем себя в праве запрещать изобретать и думать, мы не диктуем, как люди должны жить. И они опять изобретают, иногда то же самое, что только что было изъято. Знал бы ты, сколько заклинаний каждый год приходится изымать, некоторые — ещё на стадии разработки! Потому что сколько-то лет назад они уже рассматривались и признаны опасными. Взрывчатку, например, по два-три раза в столетие изобретают, мы блокируем и пресекаем распространение, но — и только. А что делать? Это вот он у нас поборник всеобщей прозрачности, уж наелся полной ложкой, а всё не успокоится! — кивнул Йэльф на Дона, тот поморщился, но промолчал. — Ладно, проехали, детка. Убеждать мне тебя не в чем, да и незачем, большой уже мальчик, сам разберёшься. У тебя, наверно, были вопросы? Спрашивай. И закончим на этом.
Берт растерялся. Были у него вопросы, как не быть. Но сейчас ничего в замученную голову не приходило. Кажется, ему и без вопросов на всё ответили… А! Вспомнил!
— Жнец! — выпалил он.
— Что — Жнец, дружок? — не понял Йэльф.
— Райн Донни сказал мне, что вы… ты видел Жнеца!
— Ну, да… А! Я понял. Каким он был, да? Его звали Саймон, и это был огромный золотой ящер.
— Я… — Берт поперхнулся и долго хватал ртом воздух. А как же «по образу и подобию»? И это здесь вверх ногами!
— Да, метра три или четыре ростом, и хвост сзади, на него он опирался, когда стоял, а всё остальное вполне обыкновенное — руки, ноги. Только весь в чешуе, одежды он не носил. По шесть пальцев на каждой руке. Вот голова почти как у нас. По крайней мере, я помню лицо, а не ящеричью морду. И была у него ручная обезьянка, всегда сидела у него на плече. Мы все очень испугались, когда узнали, что он охотник. Что он убивает и ест мясо своих жертв. Это не укладывалось в наши головы. Как так — разумный, но убивает? Одно дело — животные, они так уж устроены, думали мы, но разум всегда найдёт альтернативу, — он невесело усмехнулся и покачал головой. — Как много времени нам понадобилось, чтобы понять, что против своей природы идти бессмысленно! Вампир пьёт кровь, но не убивает, а человек, чтобы поесть мяса, вынужден убить: вывести ходячий бифштекс у Перворождённых не получилось. Можно называть нас кровопийцами, а людей и на-райе трупоедами — и кто лучше? Да никто, просто мы разные. И сокрушаться по поводу своей природы так же бессмысленно, как и превозносить или гордиться ею. Попытки же насильно навязать свой образ жизни существам, по самой сути своей к нему неприспособленным, приводят к преступлениям просто чудовищным, ты мог это прочесть в «Хрониках». Можно и нужно стараться понять иное существо, но копировать чужое бытие — глупо, а подгонять чужое под свой шаблон — преступно. А если ты сильнее — ещё и подло. Да, кучи трупов, реки слёз, крови и дерьма — наш мир видал и такое. А у твоего мира это, судя по всему, ещё впереди. Или уже? Вот, видишь, детка! У всех свои особенности. На-райе, например, могут есть мясо только с тех ферм, где забоем скота занимаются ординары. Животное берут на взгляд, оно умирает счастливым, и в мясе не остаётся «вкуса страха», так они это называют. Людям всё равно, а на-райе его чувствуют. Потому что они тоже другие. Мы все разные, но все связаны. Не появились бы в Мире вампиры — и остались бы на-райе травогрызами, как Перворождённые! Нам, вампирам, не выжить без людей, а люди без пригляда на-райе, пусть и минимального, мгновенно превращают Мир в помойку и начинают за эту помойку воевать, превращая её уже в кладбище, это всё уже проверено! Двух тысячелетий вполне хватило. Не потому, что люди плохие, а потому, что так уж вы устроены, и что будет твориться в твоём мире лет через тысячу, мне и представить страшно! Но это понимание нам всем нужно было выстрадать, понимаешь, детка? Должно было пролиться много, очень много крови прежде, чем до всех всё это дошло. Лучше бы уж ординаров кормили, чем зазря кровь проливать! А тогда… Мы питались только фруктами, и нам было не понять, что Саймону мясо необходимо для жизни. Мы были ещё дети, понимаешь? Испуганные дети. И мы сбежали от него. Со временем его образ оброс домыслами, а мы не сочли нужным это как-то изменить. И для потомков он стал Жнецом Великим. Мы назвали его «Жнец», — пропел он, — что значит в переводе «Жизнь, распоряжающаяся смертью». Но если изменить тон и акцент, получится уже «Жар смертельный», поэтому некоторые умники ассоциируют Жнеца с Солнцем. В общем-то, не удивляет, я работал как-то раз в пустыне вместе с магами военного корпуса. Да, в пустыне, я не рассказывал? — заметил он удивлённый взгляд Дона. — Две тысячи лет назад мне и ещё нескольким из наших это ещё было интересно. Там с тех пор находится то, что ты знаешь, как «Тысяча озёр», красиво получилось, да? А была пустыня. Мы делали барханы выше раз в пять, в шесть, маги сплавляли их в камень, а вода в углубления между ними собралась потом сама. Так вот. Глядя на то, как несладко приходится под палящим зноем даже магам огня, я понял, почему Жнеца часто связывают со светилом, особенно в южных областях. Но мы помним. Двадцать семь Старейшин ле Скайн, наши жёны и сорок семь пар Перворождённых в Квалинести. Никто не знает, зачем ему потребовалось создавать нас — а он нас создал, я это знаю, я был первым и сам помогал ему выращивать Перворождённых. Никто не знает, куда он делся — пожив какое-то время в джунглях, мы поднялись однажды по лестнице, которую он выплавил для нас в скале. Боялись страшно, долго спорили, надо ли это делать, но поднялись — стыдно стало, что бросили его одного, даже не попытавшись поговорить. А он был люто, чудовищно одинок, но понять это, опять же, потребовалось время. Пока мы жили кучей, мы и представить не могли, что это за зверь — одиночество. А потом поняли — и пошли к нему. И никого не нашли. Даже пещера его исчезла. А лестница цела до сих пор, если хочешь — можем сходить и посмотреть. Правда, ничего интересного она из себя не представляет, на редкость уродливое сооружение — только что древнее. Ею, конечно, не пользуются, но иногда приходят посмотреть. Хочешь? Правда? Да что ты? Ай, молодец! Ты хороший любознательный мальчик! Приходи ещё как-нибудь, я тебе ещё многое рассказать могу!