Колоски
Шрифт:
— Госпиталь? — тупо переспросил Берт. Вампир озабоченно прикусил нижнюю губу ослепительно белыми клыками:
— Вы же тот самый райн?.. Ну, который не умеет?.. Да? Но вы позволите мне вас проводить? Сам я не возьмусь…
Берт молчал, не зная, что сказать. Отказаться? Но рука… Согласиться? Принять помощь от нечисти? Так ведь уже принял… И он растерянно молчал. Вампир воспринял это за согласие, вынул из кармана что-то, негромко хрустнувшее в кулаке, бросил на пол. В светящемся голубом овале встала из-за столика девушка.
— Альмарата, Дочь Жнеца. Чем могу помочь, благословенные?
— Дарт Риннбар дэ Фрэнн, из Детей Жнеца. Один нуждающийся, райя, несчастный случай на производстве, — и подтолкнул вперёд Берта. — Вот этот райн, у него рука, взгляните. И, похоже, у него шок, но я не уверен, я только ученик, в Детях недавно, в Спасателях не состою пока…
— На производстве? Страховка есть? — она тоже была из них, из не-мёртвых, Берт сразу это понял. И обречённо молчал, сознавая себя полностью в их власти. Но его так никто и не съел. Носферату поняли, что от райна Берта ничего разумного не услышат, поговорили между собой и вызвали кого-то по странному шарообразному устройству. Спустя некоторое время, которое райн Берт провёл в молчании, а вампиры — в бодрой болтовне, в комнату вошёл не слишком опрятный, очень большой и очень недовольный райн лет тридцати, на этот раз — человек. Берт испытал по этому поводу огромное облегчение, как выяснилось — преждевременное.
— Ратушка, душечка! Ну что за ерунда! Я только компоту налил, а ты меня сдёргиваешь! Вот это, что ли? — пробасил он, бесцеремонно ухватил своей лапищей Берта за больную руку и стал разглядывать, близоруко прищурившись. — Так это фигня, простите за выражение! Кто кровь заговаривал? Вы? Ну и зализали бы заодно! Что? — кухонный вампир что-то негромко объяснил этому райну на ухо. — Ах, во-от оно что! — страшно обрадовался тот и принялся с нахальным и нескрываемым интересом разглядывать райна Берта, как какую-то невиданную зверюшку. Совсем, как та девчонка в саду! Даже хуже! Та хоть жалела, а этот так смотрит, будто Берт и не живое существо вовсе, а вещь, интересная диковинка! Объект для изучения! Берт попытался раздосадовано выдернуть свою руку, но хватка оказалась удивительно крепкой. — Ну-ну, — хмыкнул этот наглец, — не надо так нервничать, всё будет в порядке! Вот так: р-раз — и всё! — одной лапой он повернул руку Берта раной вверх, другой медленно провёл над ней, даже не прикасаясь. На мгновение опять стало больно, очень больно — и всё кончилось. Берт с изумлением таращился на свою кисть: на пальцах больше не было ран, только розовая, как у младенца, кожа, и тонюсенькие, как лепестки, прозрачные ноготки. Маг довольно хмыкнул, глядя на его реакцию, похлопал ободряюще по плечу и пошёл к выходу, бросив на прощанье: — Ратушка, душенька, хоть полчасика меня не дёргай, ладно? Очень кушать хочется! Райнэ! — небрежно поклонился он, хлопнув рукой себя по плечу, и ушёл уже совсем, не дав себе труда закрыть за собою дверь. Оба носферату проводили его почтительными поклонами и восхищёнными взглядами.
— Вам повезло, что он сегодня дежурит, райнэ! Ученик самого Мастера Рогана! — с глубоким уважением в голосе сказала вампирша. — Видите, как быстро! После того, как мастер Роган от нас ушёл, он самый лучший целитель!
Они откланялись и вернулись на кухню. Райн Берт всё ещё был вял и заторможен, и когда носферату заботливо предложил ему пройти к себе и отлежаться, а то что-то он плохо выглядит, так же заторможенно кивнул и ушёл в свою комнату, едва сообразив, куда идти и чудом не вломившись в соседнюю дверь. В голове царила звенящая пустота. «Взяли бы, да зализали!», отдавались у него в ушах слова «ученика самого Мастера Рогана». Зализали, зализали… Как само собой разумеющееся… Господь всемогущий, да что же это творится здесь?
Только через час он, наконец, пришёл в себя и смог думать более-менее связно. И первое, о чём он подумал — он так и не поблагодарил этого носферату, как же его имя, как он себя назвал? Он нежить, да, безусловно, но руку он Берту спас. Хоть и не… зализал. А почему, кстати? Чем этой нежити не пришлась по вкусу его рука? Райн Берт нервно хмыкнул нелепости своей обиды, решительно встал и пошёл искать своего спасителя. У него было много, очень много вопросов! И, кажется, здесь есть шанс получить на них ответы из первых рук! Да, вера в Господа живёт в душе его, но здесь, кажется, можно не верить, а просто знать, и не дурак же райн Берт, чтобы упустить возможность узнать побольше! О врагах надо знать как можно больше, всё когда-нибудь пригодится. Не в этом Мире, так в другом…
Глава третья
Поговорим?
— Та-ак! Хорошо, завтрак ты проспал, а потом? Ты поел?
— Д-да, тёть Мелисса! Не надо полотенцем!
— Ах, не надо? А что это ты ел, а? Если там всё нетронутое, а? И зачем ты мне врать пытаешься? А? До-он? Какого хрена? Вы мне полный дом детей натащили — ну, фиг с вами, я сготовлю — но вы хоть следите, чтобы они ели! Вон же, зелёные уже, как Лягушонок с перепою! Ну что вы ржёте-то, как не в себя? Не в себе… Тьфу! Чесслово, кролики лучше!
— Хомячки, — всхлипнул от смеха Дэрри.
— Хомячки? — не поняла Лиса. — Н-нет, хомячков… не было у нас хомячков. Крыса была. И выдра. И… Блин, хватит мне зубы заговаривать! Стас, Майя, Ника, Зора — марш обедать! Ещё раз не поедите — разгоню, нафиг! Сидите в Универе своём всё лето! Летать им! Ты жевать сначала научись! Так, а вам что — особое приглашение требуется? О, благословенные райнэ, могу ли я умолять вас… Бег-го-ом! — оба вампира и Роган, давясь от хохота, пошли обедать следом за детьми, подгоняемые полотенцем и безостановочной ворчливой скороговоркой Лисы, в которую просто невозможно было вставить ни одного слова: — Конечно, как же вам уйти-то? Придёт без вас злобный зверь хомяк, схомячит железки ваши драгоценные, как же вы без них жить-то будете?! Вот створожится смесь — сами же потом плеваться будете! Молоко-о вчерашнее, я-айца им не такие! Приходить вовремя надо! И всё будет такое! Так, куд-да?! А ну, руки мыть! Ну и магия, и что? Вот и помой руки после магии! Знаю я вашу магию, костный клей называется. Весь дом мне своей «магией» провоняли! Это ж надо было додуматься: такую пакость на моей плите варить! Да ещё и сжечь! Небось, магия ваша мне кастрюлю не отчистила! Песочком пришлось! Маги великие, тьфу! Только головы детям морочите! Нет, чтобы с мячиком побегать! Лето называется — целыми дням в халупе этой сидят — вон, и не загорели даже. Стас, не давись! Подавишься — ещё дольше выйдет! Майка, жуй нормально! Ну и что, что зубик выпал, а ты жуй на другой стороне! Ника, будешь прыгать на стуле — привяжу! Посмотри на Зору — сидит девочка спокойно и куша… Зора, у тебя совесть есть, а? А маме твоей рассказать, что ты не ешь, а собаку кормишь? Не на-адо? А по-моему так на-адо! Эта проглотина серая и так полведра потрохов слопала! В дверь же еле пролезает, не собака, а не пойми что! Серко! Это уж не Серко, а Жирко. Его даже Ухты всерьёз не воспринимает, спит на нём, как на матрасе, срам смотреть! Так, замолчали и едим, а то щас всех убью вдребезги! Да что ж вы ржёте-то?
Как-то так незаметно оказалось, что все — и взрослые и дети — к Жатве скучковались у Лисы. Ну, Ника и Зора — это понятно. Но потом Птичка и Квали, отработав практику, собрались на побережье и подкинули Лисе Майку, которая, кстати, ничего против этого не имела. А потом Донни, забежавший по какой-то надобности в Универ, столкнулся со Стасем, маявшимся без дела по летнему времени, и забрал его с собой в Найсвилл. И все они, естественно, толклись в пристройке — «помогали». Нет, так-то, вроде, и не страшно получалось: то Зина их шуганёт, то Рола. А сегодня в «Золотом лисе» случился день Осознания, и всё свалилось на Лису. Упс, однако. Четверо детей по возрасту, и ещё трое — по поведению, хоть одному уже больше шести сотен лет. Как-то это многовато получилось для одной Лисы, вот она и шумела больше обычного. И вот как с ними разговаривать? Она на них шумит, а они только ржут, как ненормальные. Вон, у Принца Дэрри уже пузыри молочные из носа пошли. Дохихикался! Свихнулись они все с этими полётами! И ладно бы только Роган, но и эти туда же! Им-то зачем? Перекинься в мышь и летай себе! Нет, говорят, это, говорят, совсем другое ощущение. Попробовала Лиса на себе это ощущение, дала себя уговорить, и спасибо, одного раза вполне достаточно! Есть масса более комфортных и менее травматичных способов расстаться с содержимым желудка! Лиса им так и сказала, что эта пародия на свободный полёт дискредитирует саму идею оного вообще, и её мечту в частности. Но на Рогана этот её пассаж не произвёл ровно никакого впечатления. К Жатве он ещё больше похудел, уже по собственному почину, и из-за небольшого роста похож был теперь на угловатого подростка со старым лицом и горящими одержимостью глазами.
Двенадцать лет назад он, чудом оставшись в живых, жить не захотел и два раза пытался покончить с собой. Не дали. Восемь лет тащил он на спине груз вины за смерть своих друзей. А четыре года назад опять случилось чудо: оказалось, что все они живы! И он ожил, он воспрянул! Целых восемь лет он не то, чтобы что-то изобретать — он и жить-то не хотел. А как только он смог думать о чём-то, кроме своей вины, появились новые идеи, правда, как сказал Дон, «не всегда корректные» — ну и что? Как же он был благодарен своим коллегам-магам, что заставили его жить! Но кошмары ещё долго навещали его, опять он стоял у разверзшегося портала и бессильно смотрел, как затягивает туда его друзей. Но теперь, проснувшись с криком, в холодном поту, он сразу вспоминал — все живы! И ехидно показывал язык ночной тьме, и кривлялся, и хихикал, неизвестно кому это адресуя — вот вам, вот, вот так-то, не получилось у вас, живы они, все живы, бэ-бэ-бэ! И плакал, но не от горя, как раньше, а от облегчения, и осенял себя серпом, и засыпал опять, бормоча «Благодарение». «Ступает Жнец Великий с серпом своим по полю своему…» А вечером, а в день Осознания — и с утра, можно было пойти в «Золотой лис», прямо к Лисе на тёплую кухню, засесть на табуретку поближе к бочке с сидром, там, в углу, и болтать с Лисой о том о сём, потягивая сидр, а иногда с Доном, если тот был дома. Правда, с Доном Лиса чаще всего выгоняла их в зал за столик, а это было чревато похмельем. Вампиры вино любят, но пьянеют слабо. А Роган любил коньяк, и пьянел сильно, хоть на закуску Лиса и не скупилась. И было там Рогану хорошо. Это была его семья, которую он так и не создал — как-то всё не до того было. Он их так про себя и называл — мои. И они его считали своим, по крайней мере, Лиса лупила его полотенцем без тени сомнения — какие ещё нужны доказательства? Вот только на фигуре такая жизнь сказывалась далеко не лучшим образом. Он, конечно, отбрехивался на подколки Дона, но сам понимал — разжирел, голубчик! Он и в молодости был полноват, а теперь… да-а… С другой стороны — ему уже шестой десяток пошёл, что ж вы хотите? И так бы оно всё и тянулось, если бы Дон не сорвал его из кельи Госпиталя в Поиск. И в первом же Поиске случайно брошенные случайным человеком слова о полёте совершенно перевернули ему мысли.
— Он же колдун. Улетел, поди-ка, — с огромной завистью сказал тогда у костра староста дикой деревни — как же его звали-то? Неважно. Важно то, что Роган вдруг понял — это возможно! И азартно набросился на идею. Меньше четырёх месяцев прошло — а сколько перемен! Дон, конечно, скотина — договорился с Детьми Жнеца, когда в ящик его отправлял, о пластике тела за его спиной и без его ведома! Но, надо признаться, был прав: толстый Роган летать бы не смог. Всё равно скотина!
Зато теперь Роган бредил полётом. Лиса сшила ему комбинезон из паучьего шёлка, а очки — скорее, маску с одним широким небьющимся стеклом — где-то у кого-то сделал для него Донни на заказ. И Роган в лётном костюме страшно нравился самому себе. Ну, ростом не вышел, да, зато весит теперь всего пятьдесят кило! Будь он дылдой, как Гром — фиг бы он столько весить смог! Скелет бы получился. А так всё в норме!