Колыбель твоих оков
Шрифт:
— Что сидим, в пол глядим? Самолет сейчас без нас улетит. Потом будете сами объяснять Лорэну, почему мы не приехали.
— Белла, регистрация на полет еще не началась, — нарочито спокойно отвечает ей Бруно. Мне кажется или у него уже пульсирует вена на виске? Наша поездка еще даже не началась, но почему у меня такое чувство, что все пойдет наперекосяк?
Когда мы приземляемся, в Орландо сияет яркое солнце, и на небе нет ни облачка. Изабелла рассказывает нам, что в южных штатах, если не сезон, дожди бывают очень редко. Но уж если сезон дождей начинается, то и до торнадо недалеко, и тогда лучше сюда вообще не соваться. Как оказалось, в этом регионе ливни могут не прекращаться
К нашему общему удивлению, слова Изабеллы отнюдь не противоречат словам Марии, которая подтверждает, что для юга Северной Америки характерны весьма экстремальные погодные явления, являющиеся, по-видимому, здесь нормой.
Как только мы выходим из здания аэропорта, меня обдает волной жаркого воздуха: температура в Орландо как минимум на десять градусов выше, чем в Бостоне. К счастью, нам относительно быстро удаётся поймать такси, которое было бы в состоянии вместить шесть человек и наш багаж. Внутри работает кондиционер и стоит блаженная прохлада. На меня находит дрема, но не успеваю я как следует насладиться прохладой, как мы подъезжаем к огромному зданию с закругленным фасадом, панорамными окнами и огромными арками из стекла и металла. Таксист высаживает нас со стороны отеля, который является частью конференц-центра. К отелю примыкает парковая зона с водоемом и дорожками для променада в окружения высоких пальм. Мы спешим зайти в прохладный холл отеля, потому что на улице становится все жарче.
Глава 10. Двойной капкан
Как говорит Бетан, «мы совершаем определенные поступки для того, чтобы «получить по щам» закономерно вытекающими последствиями наших действий». Или, другими словами, «наши беды являются окончательным пунктом назначения наших чистосердечных устремлений и помыслов». И да, тут, в этих ее изречениях, без ста грамм не разберешься, и потому здесь волей-неволей необходима сноска, которая бы объясняла всю суть толкований Бетан. В глубине души я подозреваю, что в этом и кроется весь замысел — Бетан, и только Бетан, может объяснить нам, смертным, что имеется в виду, и это делает мою лучшую подругу незаменимым источником знаний и единственным источником разъяснений ее собственных же изречений. Умно, не правда ли?
И все же, то, что имеет в виду Бетан, является невероятно простым. А именно: мы специально, сознательно или, что чаще, бессознательно, совершаем те или иные неправильные и нелогичные поступки, чтобы иметь возможность пожинать плоды собственной глупости. Вот если бы сейчас я пожаловалась ей на то, что жалею о своем решении читать доклад на таком огромном конгрессе, вместо того, чтобы стоять с постером, Бетан однозначно сделала бы предположение, что изначально я поддалась идее делать устный доклад как раз намеренно, и она аргументировала бы это несколькими параграфами текста с включенным библиографическим списком.
Согласно Бетан, мною, скорее всего, двигало: желание в конечном итоге ей же и пожаловаться, и, пользуясь своим уязвимым положением, получить немного сочувствия и симпатии, и тем самым ублажить свое эго; ублажить не только свое эго, но и эго Бетан, показывая ей свою потребность в ней же, таким образом укрепляя ее привязанность ко мне (чем больше мы позволяем другим вкладываться в нас эмоционально и материально, тем больше растет наша значимость в глазах донора, и тем больше становится его привязанность к нам); желание заранее обезопасить проделанную мною научную работу и возможность свалить все на сильное волнение, если что-нибудь пойдет не по плану во время чтения доклада; сублимация настоящей проблемы и прикрытие ее беспокойством о докладе, то есть, на самом деле меня волнует совсем не чтение доклада, а что-то гораздо более (для меня) серьезное.
Совершенно очевидно, что общение с Бетан не проходит бесследно, раз я от имени подруги умудряюсь ставить диагноз сама себе. Но, скорее всего, этот список далеко не полный, и Бетан внесла бы в него целую кучу поправок. Наверное, поэтому я ей не звоню и не жалуюсь по поводу предстоящего доклада, потому что выслушивать лекцию обо всех моих вторичных выгодах у меня нет никаких сил, и вряд ли эти самые вторичные выгоды помогут мне выступить на конгрессе достойным образом.
Единственное, что меня кое-как успокаивает, это отсутствие любых признаков присутствия Эммануэля, который, возможно, так и не удостоит нас своим визитом. Как бы громко ни стучало мое сердце при виде энигматичного профессора, одно я знаю точно — по ходу приближения дня моего публичного выступления понимание того, что Эммануэль, скорее всего, будет присутствовать на моем докладе, лишает меня всяческого ликования по поводу его появления на конгрессе. Если меня так сильно трясет в присутствии его одного, то что же будет со мной при виде огромной аудитории ученых, да еще и с Эммануэлем в придачу?
От мыслей о нем к моему горлу подступает комок. Я сглатываю, успокаивая себя тем, что Эммануэлю вряд ли есть хоть какое-то дело до этого конгресса, а до меня и подавно.
Сегодня второй день конгресса. Я в почти полной тишине прохожу по галереям центра, это уже знакомая мне дорога, хотя вчера мы с ребятами смогли немного сориентироваться в этажах и переходах, только сверяясь с планом-картой зданий. Я спускаюсь по ступенькам в холл второго этажа, чтобы просмотреть стенды со вчерашними постерами, вывешенными участниками конгресса.
Главное преимущество больших конгрессов состоит в том, что на таких мероприятиях можно встретить огромное количество ученых из различных научных институтов и даже с других континентов, приехавших продемонстрировать свои открытия научному миру. К сожалению, как раз в этом и заключается главный недостаток международных конгрессов — в связи с огромным количеством докладчиков, время, отведенное на выступления участников, либо жестко ограничено, либо совпадает со временем других презентаций, и поэтому посетить все интересующие доклады практически не представляется возможным. То же самое касается и стендов с постерами, которые каждый день заменяются новыми докладами, и времени для того, чтобы прочитать все работы и познакомиться с самими докладчиками совсем не остается.
Именно поэтому ни свет ни заря, еще до официального наступления завтраков, я спускаюсь в холл, пока постеры с предыдущего дня все еще висят на своих стендах, и можно изучить их в спокойной обстановке. Благо кофе на конгрессах никогда не заканчивается, и даже в темное время суток кофе все еще стоит в самонагревающихся резервуарах на столах холла.
Налив себе в пластиковый стаканчик немного горячего, пробуждающего напитка, я приступаю к изучению работ, висящих на стендах.
— Никогда не подумал бы, что ты жаворонок, — раздается за моей спиной уверенный, твердый голос, в котором я все же успеваю распознать нотку озорства.
От неожиданности я чуть не выплескиваю остатки своего кофе на близстоящий стендовый доклад, который еще минуту назад мирно читала. Усилием воли я медленно поворачиваюсь на звук до боли знакомого голоса. Я физически ощущаю, как меня пронизывает его взгляд, в ответ на который мое тело перестает слушаться, будто взбунтовавшись против своей хозяйки. Когда я встречаюсь с его глазами, в них царит спокойствие, что бывает слишком редко, чтобы принимать это явление за должное.
— Что вы здесь делаете? — вырывается у меня.