Колыбель твоих оков
Шрифт:
А потом происходит то, что происходит: мерзавец Рустерхольц оказывается чертовым маньяком. Я всегда подозревал, что с ним что-то не так, и я корю себя за то, что не разглядел в этом, как я считал, «чудаке», настоящую опасность. Обычно я неплохо разбираюсь в людях — большинство из них настолько ограничены и предсказуемы, что у меня с легкостью получается считывать их пороки, потребности и желания. Безусловно, это мне очень помогает убеждать их делать то, что нужно именно мне. С Рустерхольцем я изрядно облажался — я был чересчур зациклен на своей одержимости, и это затуманило мой острый ум и бдительность. Я даже и подумать не мог, что это ходячее недоразумение, Рустерхольц, может представлять для нее еще большую опасность, чем я сам.
Когда я вовремя заметил через программу видеонаблюдения в своем мобильном
Я поражаюсь собственной выдержке и тому, как я не содрал с Рустерхольца скальп прямо там, в коридоре университета. Но когда я увидел, как она лежит на полу подсобки словно растерзанный ангел, со спутанными шелковыми волосами, в своем белом, далеко не новом, лабораторном халате, в одной туфельке — вторая слетела с маленькой ступни, мои мысли о Рустерхольце улетучились сами собой. В те минуты, когда я думал, что она уже мертва, я окончательно потерял веру в спасение моей души, и мне стало абсолютно все равно, что будет со мной или с Рустерхольцем. Только не она, кто угодно, но не она, повторял я про себя вновь и вновь.
Когда я осознал, что она жива, и она потеряла сознание на моих руках, я поклялся себе, что, если она выживет, все будет по-другому. Я смогу изменить себя ради любви и стану тем, кем захочет она. Но нет ничего глупее, чем давать обещания в состоянии аффекта. Гораздо более простая задача для меня сейчас — это избавиться от Рустерхольца. Щелчок пальцами и круглая сумма, заплаченная нужным людям, и он нас больше никогда не побеспокоит. Очень жаль, что я лично не могу причинить ему всю немыслимую боль, которую только способно выдержать или не выдержать человеческое тело. С другой стороны, мои мысли сейчас заняты чем-то более важным, и мне не следует тратить свое драгоценное время на грязь из-под ногтей вроде Рустерхольца.
Я каждый день провожу в больнице с моей девочкой, которая постепенно набирается сил и выглядит уже намного лучше. В отличие от того раза, когда она попала в больницу после первого нападения Рустерхольца, я больше не сдерживаю свои чувства к ней и провожу в больнице как можно больше времени на случай, если ей понадобится моя помощь. Я и мой светловолосый ангел всерьез повздорили, и я наговорил ей много чего, о чем не раз уже успел пожалеть. С тяжелым сердцем я осознаю, какую боль я причинил моему самому любимому существу на земле, и как мне трудно, оказывается, сопротивляться моему внутреннему монстру, который так и норовит вырваться наружу. Но как, как она даже посмела предположить, что я сожалею о ее спасении из лап Рустерхольца? Этим допросом она поймала меня врасплох, и я практически уверен, что своей чрезмерной реакцией выдал себя с потрохами. Теперь-то она вполне может осознать, в какой зависимости я нахожусь от нее. Догадывается ли она, какой властью обладает надо мной? Что произойдет, когда я наконец сброшу свою маску?
Благодаря осознанию того, что я чуть не потерял ее уже во второй раз, моя выдержка и мое намерение сохранять дистанцию дают окончательный сбой. В один из дней я сижу на своем привычном месте у входа в ее палату и вычитываю статью, которую мне недавно выслали коллеги на проверку. Внезапно я слышу, как из палаты, где лежит мой светловолосый ангел, раздается крик, и мои глаза застилает пелена. Я осознаю, что способен голыми руками задушить обидчика, который успел проскользнуть к ней мимо меня. Сломя голову, я врываюсь в ее палату, но не вижу там никого, кроме нее. Я облегченно выдыхаю. Моя девочка сидит на краю одинокой больничной кровати и вся дрожит. Чтобы хоть как-то ее успокоить, я позволяю себе подойти к ней слишком близко. Это моя огромная ошибка. Запах ее тела, страх в таких больших карамельных глазах и эти прекрасные светлые волосы, которые обрамляют лицо моего ангела, — более чем достаточны для того, чтобы я окончательно потерял рассудок. Наш поцелуй отрезвляет меня, и я понимаю, что только что воспользовался ее подавленным
Как я и предполагал, моя неосмотрительность обязательно будет иметь последствия. Но уж слишком заманчива перспектива пожить с ней в одном доме. И как раз именно это я и предлагаю, когда вижу страх и растерянность в ее глазах. Я отлично осознаю риски, связанные с моим решением, но что греха таить — после того, как я дважды чуть не потерял ее, непосредственная угроза для ее жизни рядом со мной экспоненциально стремится к нулю. И это служит для меня слабым утешением. Ее присутствие в моем доме предельно расслабляет меня. Я даже чувствую себя почти нормальным: как же приятно, когда тебя кто-то ждет дома, когда есть с кем перекинуться хотя бы несколькими словами. Это как наркотик — вызывает привыкание, которое я себе не могу позволить. Но что страшного может произойти, если я получу частичку ее света? Она может восстановить мои силы, как живительная вода, а может окончательно погубить меня. Я чувствую, что моим терзаниям может подойти конец, если я хоть ненадолго позволю ей побыть в моей жизни. Какую же власть она имеет надо мной!
Но, как я и говорил, все хорошее имеет свойство заканчиваться. В один из дней нашей почти идиллии приходит конец, когда вдруг объявляется самый незваный гость в моей жизни — мой отец, который, как, впрочем, и всегда, совсем не вовремя решил восстановить отцовско-сыновьи отношения. С отцом меня связывает не так много приятных воспоминаний. Фактически он в моей жизни, можно сказать, отсутствовал, обычно пропадая на работе, пытаясь увеличить свой и без того немалый капитал. Я и не был против. Способы, которыми он зарабатывал деньги, нельзя было назвать честными, и, даже будучи ребенком, я отдавал себе в этом отчет. Я знаю только малую толику из того, на что он был способен и что провернул для того, чтобы в конце концов разбогатеть до немыслимых масштабов.
Мой отец встретил маму, когда им было по девятнадцать лет. Они оба были не из самых благополучных семей с достатком ниже среднего, к тому же подверженным некоторым порокам, осуждаемым обществом. Наверное, именно поэтому они так быстро сблизились — вместе двум несчастьям не так одиноко. Вскоре они уже поженились, и родился я. Чтобы прокормить молодую семью, мой отец объединился с двумя своими друзьями, и втроем они взяли кредит, чтобы купить компанию по деревообработке. Это было выгодное вложение, и уже очень скоро их компания стала набирать обороты и приносить неплохой доход. Но моему отцу этого было мало. Он хотел большего: больше власти, больше денег, больше успеха, больше всего. Деньги окончательно затуманили его разум, и только бешеная жажда наживы имела для него значение. Не знаю, думал ли он вообще когда-нибудь о моем и мамином благополучии — алчный и зацикленный только на себе и на долларовых купюрах, мой отец окончательно потерял человеческий облик. Непомерная гордыня и неуёмная жажда власти сделали свое дело. Вскоре он подставил своих двух партнёров по бизнесу, и они угодили в тюрьму за неуплату налогов. Будучи человеком выдающегося ума, мой отец моментально объявил о банкротстве компании. И когда его партнерам пришлось за гроши продать свои части компании, чтобы уплатить налоги, которые они задолжали государству, он ловко выкупил их за бесценок. Тогда Фредерик Лорэн получил право на распоряжение всей компанией и, чтобы замести следы своих махинаций, он ее продал. На полученные деньги он купил одну популярную газету и телевизионный канал. «Информация — власть, а власть — деньги», объяснил он нам тогда свой выбор. Дальше было больше: больше денег, больше лжи и махинаций, наверняка было много чего и похуже. Мне неизвестно, какие еще страшные дела творила черная душа моего отца. Единственное, в чем я точно уверен, это то, что когда не стало моей доброй матери, отец совсем не выглядел скорбящим вдовцом.
Больше двадцати лет назад молодая женщина решила искупаться, хотя температура воды в то время была плюс шестнадцать градусов. При этом ее золотистый купальник, который я хорошо помню, остался на заднем сиденье автомобиля. Дело о несчастном случае быстро переквалифицировали в дело о самоубийстве, несмотря на то, что не было найдено никакой предсмертной записки. Решись моя мать уйти из жизни добровольно, не выдержав тяжести страшных знаний, она обязательно попрощалась бы со мной.
Я ничего не смогу доказать.