Колыбельная виски
Шрифт:
— Ну, — наконец говорит он, — я подумал, что будет невежливо выйти из ванной голым.
Ной наклоняется и с улыбкой поднимает груду одежды, лежащую у двери. Его губы — это все, на чем я могу сосредоточиться, задаваясь вопросом, запустил бы он пальцы в мои волосы, если бы поцеловал.
— Но… но почему ты здесь?
— Ну же, деревенская девушка, разве ты не знаешь, как опасно работать на ферме?
Как идиотка, я просто стою и пялюсь на него с открытым ртом.
— Твой брат переехал кучу коровьего дерьма. Разбрызгал его вокруг.
— Очень
— Ага, мило.
Следует еще одна неловкая пауза, и Ной, приподняв бровь, заглядывает в наполненную паром ванную.
— Тебе что-то было нужно?
— А? О... эм... просто...
Ной открывает дверь до упора и отступает в сторону. Быстро вхожу в ванную, хватаю пачку косметических салфеток и бросаюсь обратно в коридор. Чувствую, как мои щеки пылают.
— Ладно. — Он упирается обеими руками в дверной проем, каждый мускул напрягается. Невозможно не смотреть на бесчисленное множество татуировок, покрывающих его мускулистые руки. — Было приятно снова увидеть тебя, Ханна, — он растянул мое имя, как ноту к грустной любовной песне.
Все мое тело покалывает. Мне хочется стоять и смотреть на него, прикасаться к нему…
Что, черт возьми, со мной не так?
— Да, — сглатываю, — мне тоже.
Когда, направляясь в свою комнату, оборачиваюсь, дверь ванной со щелчком захлопывается. Как только вхожу в комнату, выдыхаю, удивляясь, почему именно его нанял мой папа. Такие вещи никогда не заканчивались хорошо. Чувствую себя так же нелепо, как Алиса в Стране чудес, только потому, что на бутылке не написано «яд», не значит, что выпить ее — хорошая идея.
Бросаю салфетки для макияжа Мэг, и она с любопытством поднимает бровь.
— Это был парень в коридоре?
— Да.
— Новая заблудшая душа? — ухмыляясь, она достает из пачки салфетку и начинает тереть лицо.
— Да... Ной Грейсон.
Челюсть Мэг падает, глаза распахнуты в шоке. Она перестает вытирать макияж, оставив всю щеку почти черной.
— Что?
— Парень в коридоре, это Ной. В полотенце.
— Таааак... — Она пожимает плечами. — Он переезжает или что-то в этом роде? Твой отец окончательно спятил?
— Нет.
— Господи, твой отец понятия не имеет, что он творит. — Мэг снова проводит салфеткой по лицу, прежде чем взглянуть на нее и сморщить нос. — Он пригласил дьявола в свой дом.
— О, ради всего святого... Мэг, ты слишком остро реагируешь.
— Это твой билет в один конец — в ад. Я же говорю тебе. Он симпатичный и очень сладкоречивый, и он сделает тебя слабой, и тогда мне придется убить его, так что думаю, что это наш билет в один конец в ад.
— Значит, теперь он дьявол? — спрашиваю я. Любому мужчине, который собирается привести все человечество в ад, нужна добрая улыбка и ямочки на щеках…
— Может быть, я немного преувеличила. Ной, наверное, больше похож на заклинателя трусиков. — Подруга сжимает салфетку в кулаке и швыряет ее на пол. — Боже, все будет как с Мистером Мозесом.
— Что? — Она точно сошла с ума.
Мистер Мозес был одноглазым котом, которого мы взяли,
— Я знаю тебя, Ханна. Ты ходила вокруг и находила всех бурундуков, которых мистер Мозес калечил, а потом просто оставлял умирать, а ты хотела их всех вылечить.
— Ты сравниваешь Ноя с котом со стеклянным глазом?
— Нет. — Мэг сердито смотрит на меня. — С бурундуком. Ной, как те бурундуки. — Закрыв глаза, она качает головой. — Ты любишь все сломанное, Ханна, а этот парень сломан.
— Нельзя исправить людей, Мэг…
— Ну, как бы то ни было, главное, чтобы ты не пыталась исправить его. В конечном итоге он сломает тебя в процессе.
Мэг ушла через час с явной неохотой. Я сказал ей, что с радостью позволю ей взять мою смену, если она хочет, и она показала мне средний палец.
Завязав волосы в неряшливый пучок, достаю из шкафа электрическое пианино и несу его по коридору. Из коридора слышу, как из маминой комнаты доносится музыкальная тема теле-викторины «Риск» (прим. Jeopardy! — американская телевизионная игра-викторина). Мама улыбается, когда я вхожу в комнату.
— Привет, детка. — Ее взгляд падает на инструмент, улыбка становится еще шире, глаза заблестели от слез.
— Я подумала, что может тебе захочется послушать музыку.
Ставлю электропианино на комод, и она выключает телевизор.
— Я бы с удовольствием, милая.
Щелкаю выключатель, и загорается маленький красный огонек.
— Сыграю твою любимую, — говорю я, положив пальцы на клавиши.
Тихая мелодия песни «Как прекрасен мир» наполняет комнату. Смотрю в зеркало и вижу маму с закрытыми глазами, ее голова медленно покачивается в такт мелодии, и она тихо поет слова. Мое горло сжимается от беззвучного рыдания.
В детстве я сидела рядом с мамой за пианино, пока она играла. Когда мне исполнилось шесть, я начала брать уроки. Мама говорила, что ей больше нравится слушать, как я играю, чем играть самой. Она сидела со мной в гостиной, пока я практиковалась. Она слушала, подбадривая меня, когда я расстраивалась из-за того, что не могла взять аккорд. Всегда аплодировала, когда я заканчивала, а когда исполняла мелодию песни, она садилась и пела текст. Думаю, пианино было нашей фишкой.
Закрываю глаза, мои пальцы все еще стучат по клавишам, пока я слушаю ее пение. Даже с ее хриплым голосом, это все еще прекрасно, но чем дольше я играю, и чем больше она поет, слова поражают меня. Сильно.
Я борюсь со слезами, покалывающими глаза. Борюсь с рыданиями, застрявшими в горле, и когда звучат последние ноты, я делаю глубокий вдох и заставляю себя успокоиться, потому что не могу заставить ее чувствовать себя виноватой.
— Спасибо тебе, Ханна, — шепчет мама.
Когда оборачиваюсь, она вытирает слезы с лица.