Колыбельная виски

Коул Стиви Дж.

— Хоть что-то, — выдыхаю я, откинув голову назад.

Следую за ним к дому, тихо ругаясь.

Это должно быть предзнаменование. Дерьмо всегда плохая примета.

Бо все еще посмеивается себе под нос, когда ныряет за кусты азалии, чтобы открыть кран шланга. Как только выходит со шлангом наготове, через заднюю дверь появляется Джон.

— Может вам, мальчики, немного… — Джон бросает на меня один взгляд, прежде чем согнуться в приступе смеха. — Что, сынок, свалился в кучу дерьма, да?

Мне хочется застонать,

но я проглатываю это желание и улыбаюсь.

— Да, сэр.

— Я как раз собирался облить его из шланга, — говорит Бо.

— Эта вода слишком холодная, да и зловонью не поможет. — Джон слегка морщит нос. — Почему бы тебе не зайти в дом, в ванную.

— Все в порядке, — говорю я, жестом показывая Бо, чтобы он облил меня из шланга.

— Пойдем, — говорит Джон. — Я принесу тебе свою чистую одежду. — Он смотрит в сторону поля, прежде чем посмотреть на часы. — Уже половина двенадцатого. Приводи себя в порядок и можешь отправляться домой.

— Ты уверен?

— Конечно, кроме того, ты же не хочешь, чтобы этот навоз запачкал сиденья в твоем грузовике.

— Хорошо, я ценю это, сэр.

Он хлопает меня ладонью по плечу, прежде чем проводить через заднюю дверь прямо на кухню. Я всегда обращал внимание на то, что происходит в домах людей. Я всегда так делал, потому что это обычно заставляло меня понять, в какой бедности я рос.

Внутри кухни пастора чисто, в воздухе витает аромат свежеиспеченного хлеба. На стойке стоит поднос с бутербродами. Молитва Господня висит над столом, на котором стоит ваза с искусственными маргаритками. Звучит как американская мечта, да? Проповедник южных баптистов и его прекрасная семья...

— Ванная наверху, — говорит Джон, указывая на лестницу, выглядывающую из холла. — Последняя дверь направо. Я оставлю тебе кое-какую одежду за дверью.

— Спасибо, сэр.

Я направляюсь к лестнице.

— И угощайся бутербродом после того, как вымоешься. — Джон указывает на поднос, затем хватает бутерброд и запихивает большую его часть в рот.

— Спасибо, — повторяю я, прежде чем подняться по ступенькам.

Хорошие люди всегда заставляли меня чувствовать себя неловко. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что их доброта вызвана жалостью. А я ненавидел, когда кто-то жалел меня.

Меня охватывает неприятное чувство, когда я закрываю дверь ванной и начинаю снимать джинсы. Есть что-то тревожное в том, чтобы оказаться голым в доме проповедника.

10 

ХАННА

Просыпаюсь на следующее утро и, оставив Мэг умирать в своей постели, отправляюсь по своим делам. Позже утром, возвращаясь из магазина, замечаю, что дверь в папину мастерскую открыта, поэтому предполагаю, что он и Бо где-то там с «заблудшей душой».

Ставлю молоко и апельсиновый сок в холодильник, засунув хлеб в деревянную хлебницу, иду прямо в свою комнату с Тайленолом и водой для Мэг.

Как только дверь со скрипом открывается, она со стоном переворачивается на другой бок.

— Этот розовый Пепто Бисмол вызывает у меня еще большее похмелье (прим. Pepto-Bismol — широко известный безрецептурный препарат, используемый для лечения проблем с пищеварением).

— Нет, это все водка.

— Тьфу. Даже не говорите о водке.

— Вот, — говорю я, протягивая ей Тайленол и воду.

Она приподнимается на локтях. Вчерашний макияж размазался по ее лицу, как плохо нанесенная боевая раскраска, и похоже, что несколько птиц свили гнезда в ее волосах.

— Вау, — смеюсь я, — ты прекрасно выглядишь.

Мэг проглатывает лекарство, смотрит в зеркало на моем комоде, а затем переводит сердитый взгляд на меня.

— Значит, я умираю в твоей постели, а ты выглядишь бодрой и... — она машет рукой, прежде чем потереть глаз, — не мертвой. И такое ощущение, что мне в глаз попала наждачная бумага.

— Это пятнадцать слоев туши, с которыми ты спала прошлой ночью. — Я выхожу в коридор. — Пойду принесу тебе одну из моих салфеток для снятия макияжа.

Как только тянусь к ручке двери ванной, она распахивается. Из комнаты валит пар, и я вдруг вижу четко очерченную грудь мужчины, на котором нет ничего, кроме влажного белого полотенца, обернутого вокруг талии.

— Вот... черт, — выдыхает он.

Каждая унция крови приливает к моим щекам от легкой ухмылки, которая играет на губах Ноя. Наши взгляды встречаются, и мое сердце колотится о ребра, потому что, черт возьми, что он делает в моем доме… голый?

— Я... э-эм... — Я судорожно сглатываю. Ной слегка прищуривается, вероятно, сдерживая смех от того, как покраснели мои щеки. — Ух… — Я смотрю, как вода стекает с его растрепанных влажных волос. — Почему ты... почему ты в моем доме? — выпаливаю я.

— Эм... полагаю, Джон — твой отец? — спрашивает он.

— Да, и… — Я все еще смотрю, как капли воды стекают по его лицу. — Почему ты в моем доме? — снова спрашиваю я.

— Я... э-э... — Он тянет за полотенце, наверное, чтобы оно не соскользнуло. Господи, пожалуйста, только бы оно не свалилось. — Помогаю твоему отцу.

Он — «заблудшая душа»? Ну, конечно, по-другому и быть не могло. Глубокий вдох, Ханна. Глубокий вдох и выдох.

Молча киваю. На мгновение воцаряется тишина. Мгновение, когда мы просто смотрим друг на друга. Я не могу не думать о том, какими бездонными кажутся его глаза, как будто они полны обещаний, которые он никогда не выполнит, но самой мысли о том, что это возможно, почти достаточно. Почти уверена, что именно поэтому так много девушек влюблялись в него.

— А полотенце? — Я указываю на него пальцем.