Колымское эхо

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Ага! Она накапала! Свекруха сразу зады­хаться стала, а через пятнадцать минут дуба врезала. А тут сын приехал. Увидел, что с мате­рью, свалился с приступом. Нонка и ему нака­пала, сразу двойную дозу Потом забрала все деньги, ценности, ключи от машины и гаража, смоталась к гинекологу. О домработнице она не забыла специально. А та вернулась с базара, увидела мертвых хозяев и тут же позвонила в милицию. Нонку разыскивали по всему горо­ду, целых два дня. Она всю вину за смерть мужа и свекрови свалила на домработницу. Да так все преподнесла, что ей поверили. Рыдала бе­лугой, билась головой у ног покойных, настоя­щую комедию разыграла.

— А отпечатки пальцев?

— Чего криминалисты ушами хлопали?

— Она успела убрать все улики. Консульти­ровал ее любовник, как-никак врач и в чем-то разбирался. К тому и алиби придумали. Вот и взяли домработницу, а вот за блядство у нас не судят. Другое Нонке вменить было невозмож­но. Она всех обставила. Но попалась, поручили это дело очень грамотному криминалисту. Он и раскрутил всю ситуацию, вывел стерву на чи­стую воду и доказал, что и мужа, и свекровь убила Нонка. Обоих одним махом. Как потом выяснилось, устала от их придирок и угроз. Надоели они ей, вот и избавилась. А поскольку была расписана со стоматологом, хотела стать наследницей всего. Но не повезло. Ну, потом и гинеколог раскололся. Признался, что давал не только советы, но и яд. Нонка просила, но не сразу применила. Ей все что-то мешало.

— И сколько она получила?

— Пятнадцать лет. По тем временам это было «на полную катушку». Но даже в суде сомневались, увидев Нонку. Умела разыграть ко­медию, прикинуться невинной. Говорила, что при­знательные показания давала под давлением следователя, какой грозил и бил ее на каждом допросе. Вот так, девчонки, обманчива внешность, ей нельзя доверять. И я эту бабу выставил из кабинета, а охране не велел выпускать стерву из зоны до самого окончания действия приговора.

— И правда, сука! Зачем на чистую голову помои лить и валить на домработницу всю грязь? Прикрыться ею хотела. Да не обломи­лось. Но нервы та Нонка потрепала всем изряд­но,— говорил Бондарев.

— Это ладно. Случалось и похлеще. Паца­на на зоне увидел. Ему всего тринадцать лет. А срок под самую завязку. Столько даже мужи­кам давали редко. Если бы был совершенно­летним, получил бы расстрел!

— Ребенок?! — ахнули девчата.

— Ага! Совсем дитя! На его счету только до­казанных десяток убийств. А сколько нераскры­тых, только он знает. Я пока дело изучал корва­лола пару пузырей выжрал. Думал, что не вы­держу. Не зря к нему амнистии не применяли, о помиловании не говорили. На зоне взрослые мужики опасались его. И не случайно. Он даже родную бабку своими руками в девять лет при­кончил и утопил в колодце. Соседа-мужика за­резал только за то, что тот ему уши надрал. А что вытворял на зоне. Охранницу убил.

— Ну, этих стоит!

— Правильно сделал!

— Их не жаль, всех стоило поубивать!

— Ну, а повариху? У нее пятеро детей, ее вольнонаемную, так изрезал ножом, что женщину едва спасли. А спроси за что? Она ему мяса не дала и в дополнительной пайке хлеба отказала, сказав, что и другие жрать хотят. Так он, тот засранец, чуть ее детей не осиротил. Вот где зверек, да еще какой лютый. Дома дед частень­ко его ремнем доставал. Снимал шкуру с жопы. Так этот выкидыш все грозил расправой. И доб­рался бы. Но отец помешал. Увидел, как малое говно к старику со спины с топором крадется. Взял его за уши, поднял, да как тряхнул об угол башкой, тот долго в себя не приходил. А когда встал, отец его из дома пинком вышиб и запре­тил к калитке подходить. Пообещал своими ру­ками прикончить гада. Ну, тот клоп в город убе­жал. Там к шпане прилип, такой как сам и по­шло дело. Кто бы мог подумать, что эта гнида способна взрослого мужика завалить и обчис­тить до копейки. На его след никак не могли выйти. Ловили, как матерого бандита. А пойма­ли, глазам не поверили.

— А его не выпустили вместе со всеми детьми?

— Да Боже упаси! За ним охранники в оба глаза следили как за прокаженным. Как дубаси­ли, аж в глазах темнело. Понятно, что не без причины. Но этого недоноска хоть убей, такого ничто не исправит. Он родился садистом. Его только в волчью стаю на воспитание отдать, так эта зараза и зверей бы перещеголяла в лютости. Никакого предела не знал. Ему слова поперек не скажи. Глаза сразу кровью наливались. И уж тогда держись, кто бы перед ним не сидел, зу­бами в горло вцепится.

— Может он больной?

— Десятки раз врачи обследовали. И сам убедился, что здоров пацан. Но натура бешеная, дурная. Такого с пеленок стоило пороть или сра­зу убить. Жалеть некого. Ни с детьми, ни со стариками не считался,— дрожали руки Бонда­рева от воспоминаний.

— Он живым вышел на волю?

— Нет, не повезло паскуде. Его дерево раз­давило насмерть. Мужики валили, а угол паде­ния не рассчитали. Хотели убрать с дороги по­меху. Ну и убрали вместе с придурком. Он за одним мужиком охотился, все с ножом за ним ходил. И тут за его спиной встал. Момент свой караулил. Но не обломилось. Самого смерть прижучила. Сучья насквозь пропороли. А не хрен чью-то жизнь отнимать. Мужики хоронить не захотели, выбросили волкам. Те мигом спра­вились. Мы с ним сколько мучились. Звери за десяток минут с ним справились без всяких сложностей. Только нож на снегу остался. Зато как облегченно вздохнули все. Спокойно спать стали...

— Сколько лет ему было, когда умер?

— Двенадцать. Но нервы больше взрослых измотал. Такому на свет появляться не стоило,— откашлялся Бондарев и продолжил глухо:

— А на сто четвертом километре еще один хмырь появился. Тот и вовсе глумной. Мало было изнасиловать падчерицу, до своей родной дочки добрался. Семилетнюю испортил. Потом их подружку, соседскую девчонку тоже приловил. В девять лет подмял. Та родителям пожа­ловалась. Поймала милиция педофила. Ох, и вломили ему за детей. Это ж надо придумать, что дети сами просили его об осквернении. Ну, понятно, десятку схлопотал, а потом на зоне самого запетушили.

— А таких не жалко,— отмахнулась Ритка.

— Я бы их отстреливала! Зачем их на белом свете держать? Нет жалости к детям, уходи в землю,— добавила Варя.

— Говно и там не нужно. Добрые люди не за что страдали. А уж этих надо сразу унич­тожать.

— Ну и грязная у вас работа, Игорь Павло­вич! С каким говном приходилось видеться и разбираться,— посочувствовала Галина.

— Да я вам самые легкие случаи рассказал, пощадил нервы. А если всерьез говорить, то на Колыме не так уж много было тех, кто не за что отбывал наказание. Не стоит всех под одну гре­бенку чесать и жалеть каждого отбывающего срок на Колыме. Там, как и везде на зонах, хватало негодяев всякого пошиба. И я не наме­рен их защищать и выгораживать, жалеть толь­ко за то, что сидел на Колыме. Иных оттуда и выпускать не стоило. Случались такие, что против них волки — люди,— кивнул головой в подтверждение и добавил:

— Своих детей, матерей убивали, проигры­вали в карты. Даже на зоне находясь, предлага­ли срезаться в рамса на свои семьи.

— Вот это ни хрена себе! —схватилась Рит­ка за голову в ужасе и спросила:

— И что если проиграет жену или детей?

— Отдавать придется или деньги находить, чтобы выкупить обратно. Случается, не дожива­ет до воли кто-нибудь из выигравших. Всякое случается. Ну, а когда оба на воле окажутся, как-то договорятся. От скуки всяк по-своему бе­сится, без прав и правил... Лишь бы день про­шел весело.