Колымское эхо

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Игорь, так ты радуйся, что она авансом тебя не изнасиловала,— рассмеялась Варя.

— Ради воли бабы на все пойдут. А что она могла предложить, если больше ничего нет. Вот и навязывала то, что всегда под рукой. Другие не отказывались, здесь осечка вышла. Но такие как она долго не задерживаются в зонах. Если на воле дружки остались, выручат бабу.

— А она вскоре вышла. Ее помиловали. Эта Женька человек тертый. Знает, как судьбу за хобот брать. И я ее не сужу. Женщина должна защищать себя всеми доступными средствами, чтобы выжить. Она не станет валяться в ногах, любого сама уложит и выживет, поднимется, от­ряхнется и снова зацветет. Они легко перешаги­вают беды. И в каждом дне находят свои радо­сти, дорожат жизнью и правильно делают. Она вчера на нарах, а завтра будет на Канарах. Но зато никогда не попросит у жизни смерти для себя.

— Мы еще в детстве звали смерть. Она казалась единственной избавительницей от всех

мучений. Но она не приходила. И мы терпели, сцепив зубы. Иного выхода не видели. А вокруг нас гибли и умирали люди, мы, словно назло себе оставались жить,— вспомнила Ритка сквозь слезы.

— Да все дело в том, что себя не ценили, не чувствовали своей нужности, не умели постоять за себя. То есть болели комплексом неполно­ценности. Это и приводит к плохим последстви­ям. Но этой болезнью, к сожалению, страдают многие. А избавиться от нее очень тяжело,— задумчиво сказал Бондарев.

— Нам казалось, что мы появились на свет по ошибке, по какой-то глупой случайности, вот и не везет во всем.

— Всегда чувствовали себя лишними среди людей. Даже в семье, с малолетства не реша­лись попросить кусок хлеба. И хотя так хоте­лось есть, терпели изо всех сил, потому что в семье видели нужду, когда подсчитывалась каждая копейка, а наши просьбы встречались в штыки.

— Да о каких конфетах говорить, если с са­мой весны и до глубокой осени ходили босиком и голиком, а если что-то перепадало, то только обноски от старших. На новое и не рассчитыва­ли. А уж что такое пирожное, мороженое, и не слыхали. Печеная картошка была лакомством. А уж когда перепадал по праздникам кусок пи­рога, считали самым большим везением. Зато работали с той поры, когда начинали ходить.

— Ну да! Сразу в руки давали веник, тряпки, велели наводить порядок в доме, в сарае, во дворе. Чуть подрастали, ставили к корыту, к печ­ке, брали в огород.

— В кино не пускали. Там надо платить за билет. Это неважно, что стоил он дешево. В де­ревне всякая копейка — состояние. Трудодни оп­лачивались тоже копейками. Вот и тянулись, чтоб вылезти из нужды. А она не отпускала.

— Оно и в городе легче не было. Уж где толь­ко ни вкалывали, чтоб помочь родителям. Те вовсе выбивались из сил.

— У меня мать устроилась дворничихой, так я ей с шести лет помогала мести улицы. А чуть подросла, стала мыть подъезды домов. Но луч­ше жить не удавалось. Случалось, кто-то из го­рожан выкинет старую одежду или обувь, двор­ники чуть не в драку за обноски. Большой уда­чей считали, если что-то доставалось. Новое из магазина не просили, стоило дорого, непосиль­но для нас. Сколько помню, мать все время пе­решивала чужие тряпки, подгоняла под мой раз­мер. Ей хотелось, чтоб я выглядела нарядной,— горько усмехнулась Ритка.

— Я тоже первый раз трусы надел, когда пошел в школу. Отец свои старые отдал. По-моему он в них женился. Эти трусы сползали на колени. Но я гордился, ведь мог их подтянуть и жопа уже не голая,— поддакнул Игорь Павло­вич. И продолжил:

— Как-то учительница спросила, почему у меня рубашка почти до пола, мол, мне брюки и не нужны. Я и ответил:

— Зато я ее до конца школы смогу носить и не надо перешивать. Правда, над моей практичностью весь класс смеялся. Но не мог им сказать, что та рубаха перешла в наследство o т умершего деда,— покраснел Игорь Павлович. И вспомнил:

— У нас в классе учился Васька Федотов. Из богатой семьи пацан. Он одевался «с иголоч­ки». Все у него было новое, только по размеру, ому не брали на вырост. Ходил такой, словно с выставки сбежал. Ну да, единственный сын свинарей, он сало салом заедал. Нам и не сни­лось жить так, как он. Вася с пятого класса девчонок в кино водил и угощал их мороженым. Потому, мужиком рано стал. Родители ему ни в чем не отказывали,— хмыкнул Бондарев и про­должил:

— Я с собою в школу на обед брал кусок хлеба, пару вареных картох и соленый огурец. А Федотов, бутерброды с беконом. Каждый свое уминал. Годы шли, мы росли. Но с Василием не дружили. Он пренебрегал голытьбой, потому друг друга мы быстро забыли. А тут я уже на Колыме, прокурором работал. И вдруг в зоне меня окликнули по имени. Оглянулся. Это был Федотов. Я спросил его, почему он в зоне ока­зался, или бекона переел? Васю от напомина­ния аж скрутило в спираль. Оказалось, пришел в ресторан, и там завязалась пьяная драка. Конечно с поножовщиной. Вася так набухался, что и не помнил, как пырнул ножом своего со­седа по столику. Тот, как потом вспомнил, хотел у него бабу увести, и Вася обиделся. Он посчи­тал себя оскорбленным и пустил в ход нож. Много ранений нанес. Но и даже мертвого не переставал кромсать, пока милиция с ног не сшибла и надела наручники. Но и в машине дергался, обзывал милиционеров, грозил их уделать и разделать, как кабанов. Вот и полу­чил за все в один заход. Конечно, в камере досталось ему круто. А по прибытии на зону до охраны кое-что дошло. Вламывали Васе каж­дый день, да так, что мало не казалось. Конечно, заставляли вкалывать, как негра в джунглях. Федотов к такому не привык и стал строчить жалобы на охрану, на администрацию, начал просить помилования, но ничего не получалось. Ему стали чаще вламывать, совать в ШИЗо, оттуда он выползал на четвереньках, а его заставляли работать на трассе. Но о чем гово­рить, когда ноги не держат. И вот тогда Вася обратился ко мне. Ну, а я чем мог помочь? Осужден за преступление, причем тяжкое, не раскаялся, в зоне держался высокомерно, всем хамил, грубил. Короче вел себя, как паршивая свинья. Когда я сам узнал от зэков барака всю подноготную, конечно, в помощи отказал, да и права не имел на это. Вот тогда Федотов напи­сал в Москву прошение о помиловании. Но и там отказали. Он написал девчонке, с какою встречался. У нее отец работал на высокой должности в милиции. Тот не захотел вмеши­ваться и запретил дочери переписку с Васей. Так и сказал, мол, убил человека ни за что! А выйдет из тюрьмы чего от него ждать? Не хочу такого зятя, какой не работал и не учился, сидел на шее у родителей. Не говори мне боль­ше о нем...

— И тогда Вася написал матери. Мол, спа­сай, иначе наложу на себя руки!

— Вот это козел!

— Нашел на ком оторваться!

— Бедная баба! Во, падлу высрала! — посо­чувствовали девки свинарке-матери.

— А мать Васи была Героем соцтруда и долго не думая, маханула в Москву. Там ее выслуша­ли, дали адвоката, очень опытного человека. Тот вскоре добился своего, Васю помиловали. Ко­нечно неспроста. За полтора года на Колыме у Федотова появилось много серьезных боля­чек, какие на зоне не вылечить ни за что. Федо­това вернули домой, когда уже никто не верил, что Вася доедет в деревню живым. Но мать по­заботилась и подняла сына на ноги. Затаскала по курортам и санаториям.

— А чего ж она до Колымы допустила? По­чему сразу не помогла?

— Родственники убитого мужика пригрозили, если Васю отпустят из суда на волю, тут же самим с ним разобраться. А там три брата! Вот и испугалась вмешаться сразу.

— К чему ты нам про Васю лопотал? — спро­сила Варя удивленно.

— Да к тому, что нет на свете силы сильнее бабьей. Она все одолеет, любые стены проши­бет, а своего добьется. Она пустит в ход все, не посчитавшись ни с чем. Лично я, никогда не по­верил бы, что Федотова отпустят раньше вре­мени, да еще с Колымы! Но, вот видите, мать добилась. И мало того, вылечила своего при­дурка, женила, устроила в жизни так, как ни­кому не снилось. Вот вам простая свинарка, а хватило ума! Тому Васе жизни оставалось на один бздех, она его из могилы вытащила. Он теперь в Москве, в каком-то министерстве ра­ботает Хотя, между нами говоря, дурак дрему­чий, как непроходимое болото. Но, пока жива мать, Вася ходит в гениях, в преуспевающих, нормальных мужиках. Так, слава Богу, что есть такие матери, как у Федотова. Легко сделать хорошего человека из толкового мужика! Попро­буй что-то слепить из бездаря. На такое способ­ны только матери! Дай Бог им здоровья и тер­пения!— пожелал Игорь Павлович.

— Кому-то повезло. Пусть он и дурак, но сча­стливый человек. Ему при такой матери ни о чем думать и заботиться не надо. Родился под счаст­ливой звездой. Не то, что мы! — вздохнула Галя и загрустила, вспомнив свое.

— Девчонки, теперь чего сетовать? Ведь жизнь наладилась, все устроилось. Есть семьи, работа, квартиры и дома, машины и дачи. Чего теперь не достает, чего не хватает? Что смуща­ет ваши души? — спросил Бондарев.

— Все вроде так, все верно. Дом — полная чаша, но почему-то душа не радуется. Мужик мой, Володька, женщину на стороне завел. Вро­де не сказывается на нашей семье его побоч­ная связь, но обидно предательство.