Командировка в ад
Шрифт:
Я почти ощутил этот самый вкус, намертво связанный с запахом хвои и праздником. Только в следующий момент забыл о нем, поскольку боль в голове дошла до такой степени, что меня вырвало — желчью и остатками слизи.
Ррагат смотрел на меня с удивлением, что-то говорил, но я его не понимал.
— Что с тобой? — спросил подскочивший Макс. — Опять оно?
Я кивнул и едва не заорал, мозг качнулся внутри черепа, словно в чане с кислотой. Совершенно не понимая, что делаю, я ткнул пальцем в ложбинку за ухом —
Нащупал крохотный шарик под кожей, сдвинул его… и боль исчезла, ушла.
Подскочил испуганный Везиг, затараторил, но его речь осталась набором бессмысленных звуков.
— Все у него в порядке, ха-ха, — вопреки словам Макс выглядел встревоженным, поперек его лба легли две морщины. — Егор, ты ведь понимаешь меня? Понимаешь, где ты?
— Да, да, — ответил я. — Тебя понимаю, а вот их — уже нет.
Раньше приступы, связанные с глюками переводчика, заканчивались быстро, проходили сами, но этот оказался уж очень болезненным.
— Сейчас, — я сглотнул. — Попробую включить обратно.
Правило обхождения с любым сложным прибором — отрубить, если он не пашет, как надо, а потом снова ввести в действие; удивительно, но этот иррациональный алгоритм иногда помогает.
Я глубоко вздохнул, вновь нащупал шарик под кожей и сдвинул его обратно.
Словно кипятком плеснули внутрь головы, я содрогнулся, поспешно выключил переводчик.
— Дело швах, — сказал я, переведя дух. — Придется тебе помогать, если что.
— Ничего, мы им покажем, — Макс потрепал меня по плечу, и мы вернулись к работе, пока конвойные не заметили, что у нас не все в порядке.
Работа, к частью, была простой, и в большинстве ситуаций мы могли объясниться жестами. Ну а когда Везиг или Ррагат не понимали меня или я не понимал их, то приходилось звать Макса. Мы с ним общались на одном языке, ну а его переводчик всегда функционировал идеально.
«А что, если я не смогу его больше включить? — думал я, ворочая тяжелые механизмы. — Что тогда?.. Я перестану понимать приказы бриан, и они расстреляют меня за неповиновение. Но даже со своими я общаться не смогу, начиная с Билла, хотя мы и родились на одной планете.
Только вот он по-русски ни бум-бум, а мой английский сводится к «фэйсом об тэйбл» и «дую пиво эври дэй».
После того, как Етайхо упомянула общий язык Гегемонии, я заглянул в Живую Энциклопедию. Та оказалась сытой и в настроении, и от нее я узнал, что общее наречие для огромного государства было специально сконструировано — надо же, можно делать языки! — по приказу Седьмого Гегемона чуть меньше трехсот лет назад; что им пользуются практически все, даже варварские народы.
А вот понимают ли его бриан — я спросить не догадался.
— Голубааая луна, голубаая луна, что-то там ему набииила голубаая лунаааа! — затянул Макс, когда стало
Везиг сказал что-то, они с Ррагатом засмеялись, и я ощутил укол комплекса неполноценности — черт, я теперь буду словно иностранец в компании, ничего не понимаю и не могу сказать?
— Они говорят, что это похоже на наш трюм: столько же порядка, — перевел Макс, и я угрюмо кивнул.
Счастье, что у меня пока есть личный переводчик… а если его не будет?
Я снова попытался включить прибор в голове, когда мы зашагали через город в сторону концлагеря. Вспышка боли оказалась такой же интенсивной, как и в первый раз, вновь меня бросило в несколько реальностей сразу, так что я вытерпел все это лишь несколько секунд.
Дальше я шел, повесив голову и раздраженно сопя.
Для начала надо как-то выкрутиться, чтобы не оставаться без Макса — меня просто расстреляют за неповиновение, скорее всего, и никто не станет разбираться, что у меня в голове. А потом нужно учить хотя бы имперский общий, чтобы общаться со остальными, но где, как, у кого?
Глава 18
Доковыляв до стенки плаца, я уселся или скорее рухнул, прислонился спиной. Отпахали мы сегодня знатно, счастье еще, что мозоли у меня на руках не потрескались и не начали кровоточить, как например у Шнобеля или Юнессы.
— Давай к нам! — позвал Макс от кружка картежников, но я отрицательно помотал головой.
С того момента, когда мне пришлось отрубить переводчик, прошло четыре дня. Выяснилось, что я все же могу его использовать, но краткими отрезками, минут по пятнадцать, не больше, а если затянуть, то явится головная боль, а за ней - расщепление сознания.
Поэтому я большую часть времени держал прибор выключенным, пускал в ход только в крайнем случае, на построениях, например. А со своими общался через Макса, и в этой ситуации было даже хорошо, что многие по-прежнему считали меня предателем и разговаривать не хотели.
Я закрыл глаза и напрягся… надо поговорить с домом, пока еще могу.
— Егор? — голос Юли звучал тихо и слабо.
— Привет, — я прочистил горло: ну я-то должен говорить бодро и весело, чтобы у нее подозрений не возникло.
— Как там твоя командировка? — спросила жена.
— Ну… — я замялся: опять врать, сколько можно уже, самому противно, но деваться некуда. — Тяжело, но я жив, сыт, крыша над головой есть… — насчет «сыт» я преувеличил, а насчет крыши очень сильно преуменьшил, — работаем, конечно, много, но такая вот ботва. Рассказывай, как вы.