Командор навсегда
Шрифт:
Отставал в уровне и доспех, но я не думал о том, чтобы его сменить, ведь он увеличивал продолжительность ментального воздействия и повышал непосредственно пси-урон, это была специализированная броня для моего класса и достать другую такую я в ближайшее время и не надеялся. У меня просто нет времени на фарм монстров и поиски. Повысившие свой уровень масштабируемые предметы значительно увеличили Удачу и немного – Ловкость и Выносливость, заметно подросло количество очков Здоровья.
Система делала из меня босса уровня, практически я мог пережить с десяток ударов обычных воинов, которым-то и попасть в меня было непросто. Было, конечно, приятно, что кто-то всесильный пытается сохранить мою жизнь, но то, что новых легендарных трофеев у меня нет, – это факт. Теперь в качестве особых призов мне начали давать технологические устройства антов, но, к сожалению, без инструкции пользователя.
Еще я отметил, что Яр в уровне значительно вырос, а вот Соня осталась прежней. Выжила бы да восстановилась в силах, и то было бы хорошо.
Трофеи разгромленного отряда – обычное снаряжение, из новенького – мушкеты, которыми мои бойцы не умели пользоваться, и черные плащи с серебряными пряжками – вещи явно магические, но их характеристик мы не видели. Это было странно, но вполне возможно, если они созданы для какого-нибудь класса персонажей, практикующих скрытность. Мы, понятное дело, все собрали, но для личного пользования никому ничего не приглянулось.
Лошадей наших файцы убили, а их средства передвижения мы так и не обнаружили. Несколько раз рирцы прочесали соседние леса в пределах пяти километров, но так ничего и не нашли. Полтора десятка коней тяжело спрятать, но диверсантам это как-то удалось. Даже Яр не почуял: ни самих животных, ни навоза, ни запаха сбруи. В итоге мы решили идти в Рыбную пристань пешком, найти возможность спуститься в устье Эллины, а там уже вдоль берега пробираться к своим.
Пока мы брели почти целый день до реки и по очереди тащили на носилках раненых бойцов, я успел обстоятельно переговорить с Ахматом.
– Почему ты нарушил приказ? – я внимательно смотрел в его глаза, но он и не думал раскаиваться.
– А что ты знаешь о Рире, Командор? – сержант разволновался. – Ты знаешь, что, когда наша армия проиграла войну, файцы предложили нам союз, обещая автономию и сохранение старых порядков? Но они нарушили свои же правила, а потом прекратили эту вольницу с автономностью. В довершение ко всему перебили нашу аристократию, чтобы разграбить провинцию и захватить заводы. Рир – была самая богатая провинция, а сейчас там люди живут хуже скота…
– При чем тут нарушение моего приказа? – я настойчиво смотрел ему в глаза.
– Я объясню! Объясню! – упрямо твердил он. – Когда убили наследников престола и стало понятно, что никакого мира не будет, остатки рирской гвардии дали бой файцам. А когда стало ясно полностью и бесповоротно, что мы проиграли, то отступили и ушли старыми дорогами в Антийскую империю. Так на нас обрушилась вся тяжесть позора от бегства ради личного спасения. И тогда мы… спились. Жизнь бессмысленна, если нет идеи, которой ты служишь. Мы же поняли, что императору просто плевать, мы никому не нужны, кроме своего народа. Нас никто не ждет, мы – изгои и главное: мы не сможем убежать от себя. Поэтому я давно решил… Второй раз я никуда не побегу!
– А бойцов-то ты зачем под удар подставил?
– А они от меня ничем не отличаются. Мы – один народ, и позор один на всех.
Я думал, что нас не слышат, но, видимо, эмоциональная речь командира привлекла его бойцов – идущий рядом бородатый здоровяк Ильяс положил мне руку на плечо и произнес:
– Поведай, Командор, что сказала бы Майкидора Рир, когда мы бы рассказали, что бросили тебя в бою или оставили одного среди врагов?
– Как пить дать повесила бы на осине! – сказал один из раненых со своих носилок.
– Да не! Не на осине, а на березе! – произнес другой боец.
И мы заржали все разом – хохотали от души, представляя, как Майка будет искать подходящее дерево. Сова за пазухой обиженно ууфнула: что, мол, мешаете спать. Но мы не успокоились и еще долго шутили на тему: «На каком дереве ты предпочитаешь, чтобы тебя повесили?».
К вечеру вышли к поселку рыбаков и тут нас опять ждала неожиданность. Он оказался полностью безжизненный, мы даже не сразу поверили в это и, опасаясь засады, более двух часов наблюдали за ним из окрестных зарослей – честно пялились в попытках обнаружить хоть какое-то движение. Но в сумерках вглядываться в силуэты теремов было не совсем удачной идеей, даже несмотря на наши бонусы к ночному зрению. Ничего, совсем ничего. Не было звуков ужина, не гремела посуда, не тянулся дымок из очагов, не мелькали огни свечей в окнах. Не было звуков домашних животных – ржания лошадей, блеяния овец, молчали собаки, не орали кошки. И только чайки кричали на пристани и шелестели цикады – именно этим наблюдаемая нами картина и отличалась от поля боя с невидимками. Не было полной тишины и чувства опасности.
– Что думаешь? – спросил я Ахмата, когда у меня иссякло терпение.
– Это совсем не то чувство, которое было перед последним боем, – задумчиво проговорил он, – там в воздухе как будто была разлита магия, а здесь просто брошенный людьми поселок.
– Ну тогда повторим! – я встал в полный рост и вышел из зарослей осоки, где сидел передовой отряд. Осторожно ступая по высокой траве, направился к ближайшему дому. Всматриваясь в силуэты домов, я все также не обнаружил ничего, даже отдаленно похожего на человеческую активность. Наконец я добрался до двери ближайшей постройки и чуть приоткрыл тяжелую, наверное, из лиственницы, дверь, под воздействием речной влаги ставшую за многие годы как камень. Петли противно заскрипели, раздирая тишину ночи…
– Сука!
Я отпрянул от двери, оттуда метнулось ко мне что-то черное и стремительное.
«Вжух!» – просвистели арбалетные болты мимо меня в черный дверной проем. Не знаю, во что они попали, но загремело на всю деревню. Внутри сарая обрушилось что-то железное, то ли ведра, то ли тазы, разбилась какая-то посуда, попадали полки. Рирцы рванули ко мне, тоже гремя железом. Чёрт, а это громко! Когда долго находишься в тишине, то любой звук кажется оглушительным, ну и вдобавок безмолвие делает его слышимым на всю округу. По шуму из зарослей осоки я понял, что к нам бежит и второй наш отряд, который охранял лагерь, постанывая, ковыляют даже раненые, опираясь на пехотные арбалеты.
– Грёбушки-воробушки! Нас слышно от Кенига до Владика! – я чертыхнулся, а потом бросил готовившимся штурмовать гвардейцам:
– Отбой! Это летучая мышь.
В сарае что-то опять с грохотом обвалилось… От неожиданности бойцы чуть присели, в ожидании внезапной атаки выставили вперед арбалеты.
– Большая такая мышь! – от нервного напряжения я заржал. – Жирная!
Эффект внезапности был полностью разрушен – над поселком кружили и орали чайки и вороны, чернильным облаком взметнулись летучие мыши, врассыпную кинулись какие-то мелкие грызуны. Яр, до этого сопровождавший меня беззвучной тенью, сел на зад и протяжно, задумчиво взвыл.