Командующий фронтом
Шрифт:
— Бежать? — спросил он растерянно.
— Вас ждет машина, ваше превосходительство, — доложил адъютант.
— Скорей на корабль! Где мои чемоданы?
— В город, ваше превосходительство? Мятеж чехов подавлен.
— Так бы сразу и сказали… Ну, что слышно в городе?
— Японцы расстреляли четыреста чехов, столько же убито в перестрелках, остальных мятежников арестовали.
Нина Пригожина сняла на Китайской улице комнату с отдельным ходом и перевезла туда свою незатейливую мебель. Она с тревогой наблюдала за происходящими событиями и старалась как можно дольше
В один из вечеров ее окликнули. Пригожина обернулась. Перед ней стоял молодой человек с небольшими черными усами и выразительными глазами. Одет он был весьма скромно, даже бедно, но от его глаз Нине трудно было оторваться. Она готова была поклясться, что эти глаза она видела.
— Неужели вы не узнаете меня? Я Анатолий, брат Ольги.
— Господи! — всплеснула руками Нина. — Какая встреча! Идемте ко мне! Только я теперь живу на другой улице.
— У вас изолированная комната? — предусмотрительно спросил Лазо.
— Абсолютно, мы будем одни…
Подхватив его под руку, Пригожина весело зашагала. Тяжелый груз, давивший ее в последнее время, словно упал с плеч, и сразу сделалось легко и радостно. Дома она принялась за приготовление скудного ужина, но суетилась так, будто готовилась поразить Лазо своими кулинарными способностями.
— Где вы остановились? — спросила Нина.
— Если вы позволите, то по старой памяти я готов остаться вашим гостем до утра.
— Пожалуйста! Вы меня ничуть не стесните.
Лазо подумал и сказал:
— Впрочем, я должен вас предупредить, Ниночка. Я вовсе не тот, за кого вы меня принимаете.
— Толя, я с самого начала поняла, что вы не брат Ольги. Вы разные люди по характеру.
Лазо молчал.
— Вы поступили дурно, — продолжала она, — оставив Олю с ребенком на произвол судьбы. Теперь она прозябает где-то в деревне и даже не пишет мне. Вот этого я от вас не ожидала.
Лицо Лазо расплылось в улыбке.
— Ниночка, честное слово, вы чудесный человек. Я не собираюсь вас обманывать. Не сестра мне Оленька, а жена и самый близкий друг. Но не в этом дело. Видите ли, я не Толя Козленко, я совсем другой, и если контрразведчики поймали бы меня здесь и опознали, то жестоко расправились бы и с вами.
— Не говорите мне, кто вы, все равно я вас не выдам. Вы для меня по-прежнему Толя, милый, славный Толя, а моя комната — ваше убежище.
— На сегодняшнюю ночь? — спросил Сергей.
— На каждую ночь, на любой день, — ответила Пригожина.
Лазо дважды прошелся мимо домика дяди Мити, не заметив ничего подозрительного. Он собрался уже постучать в дверь, как из дома выбежала девочка.
— Ты не дочка Меркулова? — спросил Лазо.
— Я!
— А папа где?
— На работе, — ответила девочка.
— Сбегай к папе и скажи ему, что пришел дядя Толя, но только быстро.
Девочка послушно побежала в
— Папа сказал, что придет через час.
Лазо вошел в дом. Знакомая комната. Здесь он впервые встретился с подпольщиками, здесь, после невыносимого одиночества, он снова оказался среди единомышленников.
В комнате у Меркулова все было опрятно, но бедно, начиная с марлевых занавесок и кончая пожелтевшими от времени обоями. Николай Онуфриевич едва сводил концы с концами. Он мог бы, как другие, подыскать себе на досуге заработок, но тогда надо было бы отказаться от партийной работы, а для дяди Мити партия стояла выше всего.
Николай Онуфриевич пришел, взглянул на Лазо и с сожалением сказал:
— От вас половина осталась. Жена и та не узнала бы.
— Мы с ней уже виделись.
— Да ну?!
— Я приходил к ней в деревню.
Меркулов вышел на кухню умыться. Старшая дочка, сливавшая ему воду, спросила:
— На двоих давать обед?
— Да он один за двоих съест, — шутливо ответил дядя Митя, зная, что Лазо слышит их разговор.
Дождавшись возвращения Меркулова в комнату, он подтвердил:
— Ведь вы, пожалуй, правы. Не откажусь пообедать с вами.
За едой Меркулов рассказал о выступлении Гайды, о недовольстве среди рабочих и даже служащих розановской властью.
— А костюмчик вам придется сменить, Анатолий Николаевич, — сказал он в заключение.
— Анатолий Анатольевич, — поправил его Лазо.
— Это отчество забудьте. Отсюда вы уйдете с паспортом на имя Анатолия Николаевича Гурана, грузчика Первореченской мельницы, и в костюме, который я припас. Неподалеку отсюда для вас сняли каморку, в ней печурка, чайник, кружка, в общем, имущество грузчика. Спать будете на полу, тюфяк там тоже есть.
— Когда я повидаю членов комитета? — спросил Лазо.
— Сегодня вечером у меня, но если хотите, то провожу вас сейчас к Всеволоду Сибирцеву. Времени у меня в обрез, надо спешить в мастерские.
Всеволод Сибирцев и Сергей Лазо сожалели, что в Петербурге им не пришлось познакомиться.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказал Сибирцев. — Зато теперь нас водой не разольешь.
Сибирцев был похож на типичного студента-революционера: всегда в косоворотке и студенческой фуражке. Ему мешала близорукость, и он носил пенсне. Когда протирал стекла, то опускал глаза. Черты лица были удивительно правильные, выражение лица задумчивое. Впрочем, эта задумчивость возникла еще в юношеские годы, как и у брата Игоря, унаследовавшего эту черту от матери Антонины Владимировны. Мать любила своих сыновей, воспитывая их в революционном духе, звала к борьбе с царским режимом.
— Без знаний вы не сумеете завоевать сердец тех, кого следует направить по революционному пути, — говорила она. — Не бойтесь жандармов, но будьте осмотрительны. Я хочу, чтобы вы выросли борцами за народное дело!
Всеволод Сибирцев обрадовался приходу Лазо. Он относился к нему с подчеркнутым уважением, ценя в нем военные и организаторские способности, возлагал на него большие надежды и не сомневался, что Лазо бесспорно выполнит любое задание партии. Казалось, Лазо родился для революционной работы, но в условиях подполья тяготился конспирацией и своим нелегальным положением.