Командующий фронтом
Шрифт:
В преддверии нового, двадцатого года приморским большевикам было чему радоваться — разложение в белых войсках достигло предела. Солдатские комитеты и либерально настроенные офицеры выполняли приказы Военно-революционного штаба за подписью «Сергей». Чем сильнее расшатывалась дисциплина в розановских полках, тем больше свирепствовали японцы, решившие любой ценой захватить Приморье с его несметными богатствами. В Свиягине на станции висел плакат с надписью:
«Русский гражданин, проходя мимо японцев, обязательно должен приветствовать их под козырек, либо снять перед ними головной убор».
Так уж повелось исстари: в ночь под Новый год забывать горести и думать лишь о хорошем.
— Большевики не аскеты, — заявил Всеволод Сибирцев, — мы тоже встретим Новый год, но без музыки и шума, зато в тесном кругу, вспомним безвременно погибших друзей, поговорим о наших делах, поднимем бокалы за светлую судьбу советского человека и тихо споем наши революционные песни.
За несколько дней до Нового года Сергей Георгиевич послал Пригожиной газеты, и та, тщательно выполняя указания Лазо, выдавала «Коммунист» незнакомым приветливым людям.
В последний день декабря город зашевелился как муравейник. Все суетились, спешили, забыв о том, что идет война, что на рейде стоят чужие корабли, которые могут в любую минуту направить жерла пушек на город. Все готовились к новогодней встрече.
Ночью подпольный комитет партии и активисты собрались на конспиративной квартире на Первой Речке. Лазо в письме к Ольге Андреевне потом писал:
«Сидели до утра. Настроение было хорошее, хотя многим было тяжело за те потери, которые мы понесли за последний год. Эта смесь неподдельного веселья с сознанием тяжести борьбы еще глубже сплотила всех. Я уверен, что не только я один, но и все мы унесли с этого вечера много хорошего, много сил и бодрости».
Уйдя с вечеринки, Лазо направился на квартиру адвоката Ягодкина. Анюта встретила его особенно приветливо и поздравила с Новым годом.
— Вас ожидает штабс-капитан Судейкин, — сказала она.
— Разве я его вызывал на сегодня?
— Нет! Он явился по неотложному делу.
— Ну что ж, попросите его ко мне через десять минут, я быстро переоденусь.
Судейкин, как обычно, был скуп на слова. Он даже позабыл поздравить Владимира Николаевича с наступившим Новым годом, но это не помешало адвокату слушать его с неослабевающим вниманием.
— Я очень взволнован, Владимир Николаевич, начал Судейкин, — и, возможно, буду говорить путано, но мне кажется, что моя информация очень важная.
— Говорите как можете, — сказал Лазо, удивляясь волнению штабс-капитана, — я вас слушаю.
— Вы, вероятно, знаете, что у генерала Оой есть связной офицер для сношений с генералом Розановым. Это майор Андо. Напыщенный офицер, упрямый осел и провокатор. Так вот этот самый тип явился к Розанову и сказал: «Господин генерал, большевики готовятся захватить в городе власть. Вам об этом что-нибудь известно?» — «Мне докладывала контрразведка», — ответил Розанов.
— Как об этом узнал Розанов? — перебил Лазо.
— Не знаю, — смущенно ответил Судейкин, — возможно, что в нашей агентуре есть провокатор.
Лазо поднялся с кресла.
— Как вы узнали о разговоре Андо с Розановым?
— Со слов поручика Смыслова, моего приятеля, члена комитета. Но вы выслушайте меня… Так вот Розанов и говорит Андо: «Я уже принял меры предосторожности». — «Какие?» — «Я приказал всем семьям офицеров погрузиться на пароход». — «Это все, что вы могли придумать?» — «Да!» — «Я смею, генерал, — заявил Андо, — сделать вам предложение от командующего императорской японской армией в Приморье. Если в город войдут партизаны, то начнется страшная резня. Они не пощадят офицеров». — «Что же предлагает генерал Оой?» — спросил Розанов. «Создать офицерский корпус. Сам генерал Оой берет этот корпус под свое покровительство. На солдат надеяться нечего».
Лазо, выслушав Судейкина, задумался.
— Кто назначен командиром этого корпуса? — неожиданно спросил он у штабс-капитана.
— Называют подполковника Извольского.
— Кто он такой? Контрразведчик?
— Нет, это умный штабной офицер, одинокий человек, говорят, что его жена и двое детей погибли в железнодорожной катастрофе.
— Умный — этого мало, — возразил Лазо, — а вот как он относится к большевикам? Сочувствует им?
— Этого я сказать не могу.
— Возьметесь ли вы выполнить одно серьезное поручение? — спросил Лазо, внимательно оглядывая Судейкина.
— Смотря какое.
— Товарищ Судейкин, если бы вы были коммунистом, то вам приказали бы в порядке партийной дисциплины. Но вы просто честный русский патриот и помогаете большевикам.
Судейкину, по-видимому, понравились слова Лазо, и он ответил, не задумываясь:
— Говорите, Владимир Николаевич!
— Я хочу, чтобы вы предложили подполковнику Извольскому свидание с Лазо.
— С Лазо?
— Да! Повидайте Извольского с глазу на глаз и скажите ему, что Лазо хочет его видеть, что он гарантирует ему жизнь. Условия встречи такие. Вас с Извольским у гостиницы «Версаль» будет ждать автомобиль. На нем вы доедете до Гнилого Угла. Там вас встретит тот самый товарищ, которому вы достали форму капитана. Вы останетесь, а капитан завяжет глаза Извольскому и увезет его за город, где его будет ждать Лазо.
— Это авантюрный план, Владимир Николаевич, — не выдержал Судейкин.
— Не авантюрный, а разумный. Без конспирации не обойтись.
Штабс-капитан долго раздумывал.
— Беретесь? — поторопил его Лазо.
— Попытаюсь.
— Так в шесть вечера у «Версаля» вас ждет автомобиль.
Морская вода отливала сталью. На бульварах трепыхали на ветру кое-где оставшиеся на деревьях ржавые листья.
Тишина окутала весь город. Ни в военном порту, ни на Дальневосточном заводе, ни на Эгершельде не слышно скрипа лебедок, людских голосов, стука колес. Все вымерло. Затих и торговый порт. Изредка промчится извозчичья пролетка, и снова воцарится тишина.
Утром третьего января 1920 года ни один рабочий не пришел в мастерские, ни один служащий не вышел на работу. На магазинах замки, кинотеатры закрыты.
Подполковник Извольский сидел в офицерской школе на Русском острове и обдумывал положение, в какое он попал. Это был кадровый офицер, медленно продвигавшийся по ступенькам служебной лестницы, серьезный и вдумчивый человек. «Я не монархист, верил сначала эсерам, потом меньшевикам, но убедился, что и они политические дельцы», — говорил он своим близким друзьям.