Командующий фронтом
Шрифт:
В окнах дома № 17 по Конной горел свет. Сергей поднялся на третий этаж и робко позвонил. Дверь открыла девушка, лицо которой трудно было разглядеть в полутемной прихожей.
— Можно попросить Люсю? — спросил он застенчиво.
— Это я.
— Вам письмо от Тиши из Петербурга.
Он извлек из кармана маленький конверт и протянул его. Девушка быстро спрятала письмо в рукав платья и тихо сказала:
— Ждите меня на другой стороне улицы.
В ту же минуту дверь перед ним захлопнулась.
Люся пришла только через полчаса.
— Не могла раньше, — оправдывалась она. — Давайте знакомиться. Как вас зовут?
— Сергей Лазо.
От неожиданной встречи Люся ахнула.
— Кто бы мог подумать? Сереженька! Неужели это ты? Не узнала. Как ты возмужал, изменился… Помни, что мама не должна знать о твоем приезде. И даже видеть тебя. Ночевать будешь у моего приятеля, а завтра придешь ко мне под видом столичного поэта, приехавшего читать свои стихи.
— Все будет так, как ты этого хочешь.
Люся почувствовала в его словах обиду.
— Вот это уж напрасно, — постаралась она его успокоить. — Я знаю, что делаю. Скажи, пожалуйста, как здоровье Тиши?
— К сожалению, не могу сказать, но товарищ, у которого мы с ним встретились, уверял, что Тихону надо серьезно лечиться.
Они долго бродили по улицам ночного города, и со стороны казалось, что эта влюбленная пара все не может расстаться.
Простились в полночь. В порту на пароходах били склянки.
Уговорив мать уйти к знакомым, Люся устроила сходку. В столовой собрались студенты и курсистки. На столе, накрытом белой скатертью, стоял никелированный самовар. От самовара вилась тонкая струйка пара. В вазочках лежали сахарные баранки.
Сергей сидел один в Люсиной комнате, а сама Люся носилась по квартире, хлопоча, как и мать, когда у них собирались гости. Наконец она вбежала в свою комнату и быстро проговорила:
— Пора начинать!
Он вошел в столовую, раскланялся и отчетливо произнес, как всегда, слегка картавя: «Здравствуйте, друзья!», потом сел за стол и положил перед собой «Чтец-декламатор».
Студенты и курсистки с трудом разбирались в программах политических партий. Их объединяла ненависть к царскому строю, и они готовы были отдать все силы на борьбу с самодержавием. Один из студентов поднялся с места и, пробираясь между стульями, приблизился к столу, и тут все увидели, как Сергей, подняв брови, радостно посмотрел на студента и, протянув руку через стол, произнес:
— Здравствуй, Николай! Вот так встреча!..
По всему было видно, что им хочется поговорить, но Люся подняла руку и воскликнула:
— Друзья! Мы начинаем наш литературный вечер. Товарищ Сергей, приехавший из Питера, прочтет свои стихи.
Сергей обвел всех взглядом и тихо заговорил:
— Стихов, как вы понимаете, читать я не стану, а буду говорить о задачах революционной молодежи. Все вы, бесспорно, считаете себя революционерами, у каждого из вас в груди бьется пламенное сердце свободолюбца, но не все вы боретесь против царизма.
— А вы-то сами боретесь? — спросил актерским голосом студент, одетый в кремовую косоворотку, стянутую в талии черным шнурком с длинными кисточками. Он небрежно держал на коленях студенческую тужурку, а левой рукой теребил свою каштановую бородку. У него было продолговатое лицо, гладкие, причесанные набок светлые волосы. По тому, как этот студент держал себя, как манерно он задал Сергею вопрос, можно было безошибочно причислить его к тем, кто мнит о себе чрезмерно высоко.
Сергей уловил эту черту в студенте, и, хотя ему впервые пришлось выступать перед аудиторией, он не смутился и ответил:
— Если у вас еще есть демагогические вопросы, то задайте их после доклада, и я вам отвечу.
Эта отповедь сразу расположила многих к петербургскому «поэту».
— Одни из вас сочувствуют меньшевикам, — продолжал Сергей, — другие эсерам, третьи — большевикам. — Он иронически посмотрел на бородатого студента и с мягкой подчеркнутостью произнес: — Вас я отношу ко второй группе.
— Вы не ошиблись, молодой человек, — ответил противник.
— Ведь от вас, эсеров, разит за версту, — не остался в долгу Сергей.
— Съели, Пчелкин! — обрадованно воскликнула Люся.
— Этому юноше трудно меня переспорить, не то что убедить.
Сергей вспылил, но не настолько, чтобы сказать грубость. Напротив, он немного помолчал и, приглушив пыл, произнес:
— Ваша манера изъясняться может понравиться романтической девушке, а здесь собрались серьезные люди, и каждый, надеюсь, сам разберется в том, что я скажу.
Он пробежал взглядом по лицам собравшихся:
— Не так ли, коллеги?
— Безусловно! — отозвался из угла баском студент, втиснувшись в узкое, с подлокотниками, кресло.
Сергей почувствовал, что вниманием аудитории нужно тотчас завладеть, иначе все превратится в обычную студенческую сходку, где каждый станет выкрикивать свое. Поднявшись со стула, он возвысил голос:
— Назовем вещи своими именами: социалисты помогают своим правительствам одурачивать рабочий класс и отравлять его ядом шовинизма. Только одна партия, партия большевиков, занимает последовательную позицию.
Его слова заставили всех насторожиться. Лишь Пчелкин, кичась своим независимым видом, равнодушно слушал Сергея, а Сергей, от которого не ускользнуло поведение Пчелкина, понимал, что задевать его больше не следует, иначе внимание студентов рассеется.
Голос Лазо дрожал от волнения, лицо пылало юношеским задором, и это волнение невольно передавалось слушателям.
— Что же делать? — вырвалось у Пчелкина.
— Что же делать? Разве вы не знаете, коллега Пчелкин? Надо свергнуть самодержавие. Но, чтобы свергнуть его, необходимо пробудить сознание широких масс и всегда иметь в виду вооруженные силы врага.
— Это что-то новое, — снова заметил Пчелкин.
Сергей даже не посмотрел в его сторону. Внимание аудитории было завоевано — никто не шевелился, не позевывал, никто не протянул руки к чашкам.