Комедианты
Шрифт:
– У французов нет слова, которым они называют уличную борьбу?
– Моя мать, наверно, участвовала в уличной борьбе, если только медаль за Сопротивление ей не подарил какой-нибудь любовник.
– Отец тоже участвовал в уличной борьбе в 1930 году, а потом стал военным преступником. Борьба – вещь опасная, да?
– Да, мы кое-чему научились на их примере.
Пора было одеваться и спускаться вниз. С каждой ступенькой мы приближались к Порт-о-Пренсу. Дверь у Смитов была открыта настежь, и, когда мы прошли мимо, миссис Смит поглядела на нас, мистер Смит сидел, держа в руках шляпу, и она гладила его по затылку. В сущности, они тоже были любовниками.
– Ну вот, – сказал я по дороге к машине, – они нас видели. Испугалась?
– Нет. Обрадовалась, – сказала Марта.
Я вернулся в гостиницу, и миссис Смит окликнула меня со второго этажа. Я ждал, что меня будут обличать в прелюбодеянии, как в старину жителей Сейлема. Не придется ли Марте носить, как блуднице, алое клеймо? [86] Почему-то я решил, что раз они вегетарианцы, значит, и пуритане. Однако оказалось, что любовь – не из тех страстей, которые надо изгонять вместе с кислотностью, и что оба они воюют не с любовью, а с ненавистью. Я нехотя поднялся наверх и застал их в той же позе. Миссис Смит сказала мне с непонятным вызовом, словно прочла мои мысли и обиделась:
86
в старину в Америке женщины, уличенные в прелюбодеянии, присуждались к ношению алой нашивки
– Жаль, что я не могла поздороваться с миссис Пинеда.
Я как-то нескладно ответил:
– Она торопилась домой, к своему ребенку.
Миссис Смит даже глазом не моргнула.
– Вот женщина, с которой мне хотелось бы поближе познакомиться, – сказала она.
Почему я вообразил, что она чувствует сострадание только к цветным? Быть может, в тот раз чувство вины заставило меня прочитать в ее глазах осуждение? Или она была из той породы женщин, которые все прощают тем, кого они вылечили? Наверно, листерин очистил меня от грехов. Она сняла руку с затылка мужа и стала гладить его по волосам.
– Еще не поздно, – сказал я. – Она как-нибудь к нам зайдет.
– Завтра мы уезжаем, – сообщила она. – Мистер Смит совсем отчаялся.
– Открыть вегетарианский центр?
– Понять, что здесь происходит.
Он взглянул на меня, и в его старых выцветших глазах стояли слезы. Как нелепо было ему прикидываться политическим деятелем.
– Вы слышали выстрелы? – спросил он.
– Да.
– Мы проехали мимо детей, они шли из школы. Разве я мог себе представить… Когда мы с миссис Смит боролись за гражданские права…
– Нельзя осуждать людей за цвет кожи, голубчик, – сказала она.
– Знаю. Знаю.
– Что было у министра?
– Встреча была очень короткой. Он хотел присутствовать на церемонии.
– На церемонии?
– На кладбище…
– Он знает, что вы уезжаете?
– О да, я принял решение еще до… церемонии. Министр обдумал все это дело и понял, что я не такой уж круглый болван. А значит, я такой же жулик, как он сам. И приехал сюда не для того, чтобы тратить деньги, а для того, чтобы их заработать. Он и объяснил мне, как это сделать, но надо, чтобы в дележе участвовали не двое, а трое – третий тот, кто ведает общественными работами. Насколько я понял, мне пришлось бы заплатить только за часть строительных материалов, и не очень большую часть, потом их действительно купили бы за счет нашей поживы.
– А на чем они думали поживиться?
– Правительство гарантировало бы оплату рабочих. Мы платили бы им гораздо дешевле, а через месяц всех уволили бы. Месяца на два строительство было бы законсервировано, а потом мы наняли бы новых рабочих. Разумеется, гарантированная оплата за месяцы простоя пошла бы нам в карман, за вычетом того, что нам пришлось бы заплатить за строительные материалы, а комиссионные за эту сделку ублаготворили бы начальство в министерстве общественных работ, – кажется, он говорил именно о министерстве общественных работ. Он очень гордился этим планом и даже сказал, что в конце концов вовсе не исключено, что вегетарианский центр будет действительно открыт.
– По-моему, в этом проекте много прорех.
– Я не дал ему углубиться в подробности. Думаю, что он прикрыл бы все прорехи за счет наших доходов.
Миссис Смит сказала с грустной нежностью:
– Мистер Смит приехал сюда с такими большими надеждами.
– Ты тоже, детка.
– Век живи, век учись, – сказала миссис Смит. – Это еще не конец.
– Такая наука легче дается в молодости. Простите мой мрачный тон, мистер Браун, но нам не хотелось бы, чтобы вы неправильно поняли, почему мы покидаем вашу гостиницу. Вы были очень гостеприимны. Нам прекрасно у вас жилось.
– И я был вам очень рад. Вы хотите плыть на «Медее»? Она должна прийти завтра в порт.
– Нет. Мы не станем ее дожидаться. Я записал для вас наш домашний адрес. Мы полетим завтра в Санто-Доминго и задержимся там на несколько дней: миссис Смит хочет посмотреть гробницу Колумба. Мне должны прислать кое-какую вегетарианскую литературу следующим пароходом. Будьте добры, перешлите мне ее…
– Жаль, что так получилось с вашим центром. Но знаете, мистер Смит, здесь из этого все равно ничего бы не вышло.
– Теперь я это понимаю. Боюсь, мистер Браун, что мы выглядим в ваших глазах смешными чудаками.
– Не смешными, – искренне возразил я, – а героическими.
– Ну, мы совсем не из того теста. А теперь, мистер Браун, извините меня, но я пожелаю вам спокойной ночи. Сегодня я немножко устал.
– В городе было очень душно и сыро, – объяснила миссис Смит и снова легонько погладила его по волосам, будто касаясь драгоценной ткани.
3
На следующий день я провожал Смитов на самолет. Пьер Малыш так и не появился, хотя отъезд кандидата в президенты, несомненно, заслуживал заметки в светской хронике, даже если и пришлось бы умолчать о мрачной заключительной сцене у почтамта. Мистер Смит попросил меня остановить машину посреди площади, и я подумал, что он хочет сделать на память снимок. Вместо этого он вышел из машины с сумочкой жены в руках, и со всех сторон к нему потянулись нищие – отрывочные фразы тонули в глухом гомоне, я заметил, как полицейский кинулся к нам со ступенек почтамта. Мистер Смит раскрыл сумочку и принялся разбрасывать деньги – гурды и доллары без разбору.