Комедианты
Шрифт:
Мы передали друг другу избирательный бюллетень под бдительным оком миссис Смит, которая стерегла его зорко, как стодолларовую бумажку.
– Вегетарианство – идея любопытная, – сказал доктор Мажио. – Я не уверен, что оно на пользу всем млекопитающим. Сомневаюсь, например, что лев не отощал бы на одной зелени.
– У миссис Смит был однажды бульдог-вегетарианец, – с гордостью сообщил мистер Смит. – Конечно, для этого понадобилась некоторая тренировка.
– И сильная воля, – сказала миссис Смит, с вызовом взглянув на доктора Мажио.
Я рассказал доктору о вегетарианском центре и о нашем путешествии в Дювальевиль.
– Как-то раз у меня был пациент из Дювальевиля, – сказал доктор Мажио. – Он работал на строительстве – кажется, на постройке арены для петушиных боев – и был уволен
73
окружающая среда (фр.)
– Разве в этой стране нет закона? – спросила миссис Смит.
– Здесь нет другого закона, кроме тонтон-макутов. Знаете, что в переводе значит тонтон-макуты? Оборотни.
– Разве здесь нет религии? – спросил, в свою очередь, мистер Смит.
– Что вы, мы очень религиозный народ. Государственной религией считается католичество – архиепископ в изгнании, папский нунций в Риме, а президент отлучен от церкви. Народ верит в воду, но эта религия обложена такими налогами, что почти вымерла. Президент был когда-то ревностным последователем народных верований, но, с тех пор как его отлучили от церкви, он больше не может участвовать в обрядах: чтобы принимать в них участие, нужно быть католиком и вовремя причащаться.
– Но это же язычество! – сказала миссис Смит.
– Мне ли об этом судить? Ведь я больше не верю ни в христианского бога, ни в богов Дагомеи. А здесь верят и в то, и в другое.
– Тогда во что же вы верите, доктор?
– Я верю в определенные экономические законы.
– «Религия – опиум для народа», – непочтительно процитировал я.
– Не знаю, где Маркс это написал, – недовольно сказал доктор Мажио, – если он это и написал вообще, но поскольку вы родились католиком, как и я, вам, наверно, доставит удовольствие прочитать в «Das Kapital» [74] то, что Маркс говорит о реформации. Он одобрительно отзывается о монастырях на той ступени развития общества. Религия может быть отличным лекарством от многих душевных недугов – от горя, от трусости. Не забудьте, что опиум применяется в медицине. Я не против опиума. И безусловно, я не против культа наших богов. Каким одиноким чувствовал бы себя мой народ, если бы Папа-Док был единственной силой в стране.
74
«Капитал» (нем.)
– Но ведь это же идолопоклонство! – настаивала миссис Смит.
– Как раз то лечение, в каком нуждаются гаитяне. Уничтожить культ вуду пыталась американская морская пехота. Пытались иезуиты. А обряды все равно совершаются, если только найдется богатый человек, чтобы заплатить жрецу и внести налог. Я бы не советовал вам ходить на эти церемонии.
– Ее не так-то легко испугать, – отозвался мистер Смит. – Видели бы вы ее в Нашвилле.
– Я не сомневаюсь в мужестве миссис Смит, но там есть такие обряды, которые для вегетарианца…
Миссис Смит строго спросила:
– Вы коммунист, доктор Мажио?
Этот вопрос мне не раз хотелось задать ему. Интересно, что он ответит.
– Я верю, мадам, в будущее коммунизма.
– Я спросила, коммунист вы или нет.
– Детка, – сказал мистер Смит, – мы же не имеем права… – Он попытался ее отвлечь. – Дай я налью тебе еще немного истрола.
– Здесь коммунисты, мадам, вне закона. Но с тех пор, как прекратилась американская помощь, нам разрешается изучать коммунизм. Коммунистическая пропаганда запрещена, труды Маркса и Ленина – нет; это очень тонкое различие. Поэтому я и говорю, что верю в будущее коммунизма; это чисто философская точка зрения.
Я слишком много выпил. Поэтому я сказал:
– Вы мне напоминаете молодого Филипо, который верит в будущее пулемета.
Доктор Мажио возразил:
– Мучеников не переубедишь. Можно только сократить их число. Если бы я жил во времена Нерона и знал какого-нибудь христианина, я попытался бы спасти его от львов. Я сказал бы ему: «Живи со своей верой. Зачем с ней умирать?»
– Это малодушный совет, доктор, – сказала миссис Смит.
– Я с вами не согласен, миссис Смит. В западном полушарии – и в Гаити, и в других местах – мы живем под тенью вашей великой и богатой державы. Надо много мужества и терпения, чтобы не потерять голову. Я восхищаюсь кубинцами; но хотелось бы верить в то, что они не потеряют голову, и в их конечную победу.
2
Я не сказал им тогда за обедом, что богач нашелся и в эту ночь, где-то в горах за Кенскоффом должен состояться религиозный обряд. Мне рассказал это по секрету Жозеф, да и то только потому, что попросил подвезти его туда на машине. Если бы я отказал, он, несомненно, потащился бы пешком в такую даль, невзирая на покалеченную ногу. Было уже за полночь; мы проехали что-то около двенадцати километров и, выйдя из машины на дорогу за Кенскоффом, услышали бой барабанов, тихий, как напряженное биение пульса. Казалось, сама жаркая ночь лежит там задыхаясь. Впереди мы увидели шалаш с кровлей из пальмовых листьев, открытый всем ветрам, мерцание свечей и белое пятно.
Это был первый и последний ритуальный обряд, который мне привелось видеть в жизни. За два года моего процветания мне по роду занятий не раз приходилось наблюдать пляски воду, исполнявшиеся для туристов. Мне, католику, они были так же отвратительны, как обряд причастия, поставленный в балете на Бродвее. Я приехал сюда только ради Жозефа и отчетливее всего запомнил не столько самый обряд, сколько лицо молодого Филипо по ту сторону tonnelle, – оно было светлее и моложе, чем лица окружавших его негров; закрыв глаза, он прислушивался к тихому, потаенному, настойчивому бою барабанов, в которые били девушки в белом. Между нами стоял столб молельни, торчавший, как антенна, – он должен был приманивать пролетающих богов. На столбе в память о вчерашнем рабстве висела плеть и – по требованию новых властей – увеличенная фотография Папы-Дока, как напоминание о нынешнем рабстве. Я вспомнил, что ответил на мой упрек молодой Филипо: «Может быть, нам как раз и нужны боги Дагомеи». Власти обманули его надежды, обманул их я, обманул и Джонс – он так и не получил своего пулемета, и вот теперь он стоял, слушая барабанный бой и надеясь почерпнуть в нем силу, мужество, решимость. На земляном полу вокруг небольшой жаровни были выведены пеплом знаки – призыв к богам. К кому обращался этот призыв – к веселому соблазнителю Легбе, к тихой деве Эрзули, воплощению чистоты и любви, к покровителю воинов Огун Ферраю или к Барону Субботе, облаченному в черный костюм и в черные очки тонтон-макутов и жаждущему поживиться мертвечиной? Жрец это знал; может, знал и тот, кто платил за обряд, знали, наверно, и посвященные, умевшие читать иероглифы из пепла.
Церемония продолжалась несколько часов, прежде чем достигла своего апогея; только лицо Филипо не давало мне заснуть под монотонное пение и бой барабанов. Среди молитв попадались и старые знакомые «Libera nos a malo» [75] , «Agnus dei» [76] , колыхались хоругви, посвященные разным святым, «Panem nostrum quotidianum da nobis hodie» [77] . Я взглянул на часы и в слабом свечении фосфора увидел, что стрелки приближаются к трем.
75
«Избави нас от лукавого» (лат.)
76
«Агнец божий» (лат.)
77
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь» (лат.)