Комедии. Мимиамбы
Шрифт:
Нет, кажется, спору, что трусость — это малодушие, внушенное страхом, а трус — это такой человек, который во время плавания, глядя на скалы, твердит, что это пиратские корабли. А когда поднимается волна, он хочет знать, нет ли среди плывущих кого-нибудь не посвященного в мистерии,145 и, глядя в небо, выспрашивает у кормчего, обходит ли тот мели и что думает о погоде. Обращаясь к рядом сидящим, он говорит им, что напуган каким-то сновидением. Он снимает с себя хитон и отдает его рабу. И упрашивает ссадить его на берег. В походе он во время пешей вылазки призывает к себе земляков и просит их стать для начала подле него и посмотреть кругом, а то, мол, трудно разглядеть, не враги ли там. Услыхав клики и увидав падающих, он говорит соседям по строю, что в спешке забыл захватить меч, мчится в палатку и, отослав раба с приказанием разузнать, где враги, прячет меч под изголовье, а потом долго возится, как бы ища его по всей палатке. И тут, увидав, что кого-то из его друзей приносят раненым, он подбегает, советует мужаться и, подхватив, помогает нести.
Приверженность к олигархии — это, думается, какое-то стремление к превосходству, властолюбивое и своекорыстное, а приверженец олигархии — это такой человек, который, если народное собрание захочет придать архонту147 несколько помощников, чтобы они разделили с ним заботу об устроении торжественного шествия, выступит и предложит предоставить им неограниченную власть. И если другие предлагают избрать десять человек, он говорит: "Достаточно одного, но этот один должен быть настоящим мужем". Из Гомера твердо помнит он единственный стих:
Нет в многовластии блага,148 да будет единый властитель, –а больше не знает ни одного. И на устах у него всегда такие речи: "Надо нам собраться и все это обсудить, от черни, от площади держаться подальше, не стремиться к общественным должностям, чтобы не сносить от этих людей оскорблений и не принимать почестей" или "Нам с ними в городе не ужиться". Выйдя из дому после полудня, гордо выступает он в своем плаще, ровно подстриженный, с тщательно подрезанными ногтями, и, завывая, как трагический актер, изрекает что-нибудь в таком роде: "От доносчиков житья не стало в городе", и "Какие обиды терпим мы в судах, где недостойные нас судят",149 и "Удивляюсь я тем, кто участвует в общественных делах. Чего хотят они?", и "За все раздачи, за все подарки150 платит чернь неблагодарностью", и распространяется о том, какой стыд испытывает он в народном собрании, когда какой-нибудь жалкий оборванец усядется с ним рядом. Он восклицает: "Когда же наконец перестанут разорять нас общественными повинностями151 — корабельными и прочими!" — и говорит о том, как ненавистна ему порода вожаков народных, и твердит, что Тезей152 был первым, от кого пошли все беды в городе. Ведь это он народ из двенадцати городов свел в один и упразднил царскую власть. И поделом ему досталось, ведь он стал и первым, кого эти люди погубили. И прочее в таком же роде говорит он чужеземцам и согражданам, подобным ему и придерживающимся той же стороны.
Молодиться — это как будто бы значит быть не по возрасту усердным, а молодящийся — это такой человек, который в шестьдесят лет заучивает отрывки из поэтов и, принимаясь читать их на пирушке, забывает. У сына обучается он поворотам: "направо", "налево", "кругом". В праздник героев он вместе с юнцами участвует в беге с факелами. И, уж конечно, он, если его позовут в храм Геракла для участия в жертвоприношении, сбросит плащ и возьмется поднять быку голову, чтобы открыть ему горло. Он заходит в палестры и упражняется в борьбе. На площадных зрелищах он просиживает по два-три представления, выучивая песенки. Посвящаемый в таинства Сабазия,153 старается он всех затмить, красуясь перед жрецом. Влюбленный в гетеру, он, подведя тараны, ломится в ее ворота, а побитый соперником обращается в суд. Выехав в поле на чужой лошади, он упражняется в искусстве верховой езды, падает и разбивает голову. Он устраивает пирушку для кружка молодежи, с которым водится. И, взяв зрителем своего раба-провожатого, учится принимать картинные позы. Состязаясь с воспитателем своих детей в стрельбе из лука и метании дротика, он берется его учить, как будто тот сам ничего не умеет. Борясь с кем-нибудь в бане, он вертит задом, чтобы казаться опытным борцом. А когда женщины пляшут с пением,154 он учится танцу, сам себе без слов подпевая.
Злословие — это склонность к порочащим разговорам, а злоречивый — это такой человек, который, когда его спросят: "Что ты скажешь о таком-то?" — ответит: "Ну что ж, я, подобно составителям родословий, начну с его происхождения. Отец его звался сперва Сосия, но в походе, под началом стратегов, стал он Сосистратом, а приписавшись к дему — Сосидемом.155 Зато мать у него благородная фракиянка,156 ведь имя-то у этой душки каково — Кринокорака;157 к тому же, говорят, в отечестве ее как раз такие и благородны; ну а сам он, сын таких родителей, — дрянь, и по нем розга плачет". Он способен сказать собеседнику: "Ошибаешься на их счет, а я о них такое знаю". И тут же рассказывает: "Женщины эти охотятся на прохожих по улицам. Сам дом их как будто раздвинул ноги. Нет, это не пустая болтовня — они даже на улицах совокупляются, как собаки. Насилуют мужчин, да и только. Сами дверь отворяют".158 Когда злословят другие, он, конечно, подхватывает: "Мне тоже человек этот всех ненавистнее. Он и с лица какой-то гнусный. А подлость его беспримерна. Да вот и доказательство. Своей жене, которая принесла
Благосклонность к подлецам — это тяга к низости, а дружок подлецов — это такой человек, который, встречая на своем пути людей, лишенных чести по приговору суда160 или проигравших тяжбу перед народом, думает, что, общаясь с ним, он станет более опытным и прослывет более опасным. Когда речь заходит о гражданах порядочных, он говорит, что никто порядочным быть не может: не такова, мол, природа человека — все одинаковы. И высмеивает тех, кто порядочен. Подлеца называет он человеком без предрассудков. Если кого-нибудь осуждают за подлость, он согласен — многое-де, что говорят об этом человеке, истинная правда, но кое-что, по его мнению, и неверно: ведь это, твердит он, человек одаренный, расторопный, хороший товарищ. И утверждает, что не встречал никого способнее. Он с благосклонностью слушает такого человека, когда тот выступает в народном собрании или держит ответ перед судом, и говорит сидящим рядом, что не на человека должны они смотреть, но на дело. А сам человек этот, продолжает он, служит народу, как пес, подстерегая посягающих на его права. И добавляет: "Не останется у нас никого, кто был бы готов ради общего блага пожертвовать своим добрым именем, если мы не будем дорожить такими людьми". Он всегда готов предстательствовать за негодяев и выступать с защитой по всяким грязным делам, а заседая в суде, дурно толковать речи тяжущихся сторон.
Постыдная жадность — это стремление выгадать на постыдном деле, а жадный — это такой человек, который, угощая, подает на стол слишком мало хлеба. Он занимает деньги у чужеземца, который живет у него в гостях. Распределяя порции, он говорит, что распределяющий имеет право на двойную, которую тут же откладывает для себя. Торгуя вином, он и другу продает разбавленное. На театральное представление он идет и сыновей ведет тогда, когда пропускают бесплатно. Уезжая из города по государственным делам, он оставляет дома выданные ему подорожные, а сам берет взаймы у товарищей по посольству, на раба-провожатого наваливает ношу большую, чем тот может снести, а есть дает меньше, чем все остальные, и, вытребовав свою долю полученных послами подарков, продает ее. Умащаясь в бане, он говорит: "Гнилого ты масла купил, мальчишка", — и умащается чужим. Из медяков, которые его рабам случается найти на улицах, он способен требовать свою долю, говоря: " Гермес общий".161 Отдав свой плащ чистить, он берет другой у знакомого и носит дольше, чем нужно, пока не потребуют. Водится за ним и такое: муку своим домашним отмеряет он Фидоновой меркой162 с вдавленным внутрь дном и тщательно сгребает верхи. И если ему покажется, что друг его хочет что-то приобрести, он заранее купит тайком эту вещь, а потом перепродаст. Возвращая тридцать мин долгу, он недодает четыре драхмы.163 Когда его дети не ходят в школу из-за нездоровья, он вычитает эти деньги из платы за их обучение, а в антестерии — ведь в этом месяце много праздников — он вообще не посылает детей на уроки, чтобы не платить денег. Когда раб приносит ему оброк, он требует накинуть еще медяк. Получая счет, он… Угощая членов своего братства, он просит накормить его рабов из общего котла, а оставшимся после еды обрезкам редьки составляет опись, чтобы не взяли их рабы, прислуживающие за столом. Путешествуя со знакомыми, он пользуется услугами их рабов, а своего отдает внаймы на сторону и не вносит полученных денег в общую кассу. Если он устроит у себя пирушку, то, уж конечно, поставит в счет и предоставленные им дрова, и чечевицу, и уксус, и соль, и масло, что выгорело в светильниках. Когда кто-нибудь из его друзей женится или выдает замуж дочь, он на некоторое время уезжает из города, чтобы не посылать подарка. У знакомых берет он взаймы то, чего назад не попросят, а если станешь отдавать, то, пожалуй, и не возьмут.
" Изречения Менандра"
1. Прелестен тот, кто вправду человек во всем.
2. Возьми какое ни на есть животное:
Насколько же оно людей счастливее,
Да и умом покрепче! Хоть осла возьми:
Уж он ли не страдалец? Да, однако же
Он сам себе не подбавляет тягостей,
Терпя лишь то, что суждено природою.
Но мы по доброй воле не колеблемся
Добавить к неизбежным мукам лишние:
Боимся чоха, а от слова грубого
Приходим в ярость; стоит нам увидеть сон —
Дрожим от страха; крика сов — пугаемся…
Пустые страхи, ложный стыд, тщеславие!
Не от природы это зло — от нас самих.
3. — Уж эти родословья! Мать, прошу тебя,
Не говори о знатности! Ведь если кто
В уме и чести обделен природою, —
Такой всегда бежит к могилам дедовским,
Считает предков, учит родословия…
Однако ж у любого хоть какие-то,
А были предки, иначе откуда он?
Но если кто не может поименно всех
Исчислить предков (скажем, из другой страны
Приехало семейство), — что тут стыдного?
В ком от природы к доброму наклонность есть,
— Будь эфиоп! — он благороден, матушка.
Коль скиф — уж "дрянь". Не скиф ли был Анахарсис?
4. Чего не встретишь в жизни человеческой?
Возможно все! Диковинный узор плетут —
И ход судеб, и наши же чудачества.