Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

Набоков Владимир Владимирович

Шатобриан, вне всякого сомнения, величайший французский писатель своего времени, замечательно сказал в 1822 г.: «Если у Ричардсона нет стиля (о чем не нам судить, поскольку для нас он иностранец), он не останется в памяти потомков, так как жизнеспособностью обладает только стиль» («Замогильные записки» под редакцией Левайана, ч. I, кн. XII, гл. 2).

Стиля у Ричардсона не было, но живописные и достойные внимания пассажи встречаются то и дело. К сожалению, переводческий метод Прево сводился к тому, чтобы сокращать и подчищать. Так, в своем «Грандисоне» он предусмотрительно выбросил превосходное, в духе Хогарта, описание «подлого-преподлого» сообщника сэра Харгрейва (который должен был помочь ему с насильственным увозом истеричной Гарриет) — этого высоченного, ширококостного, плоскостопого, мордастого, с красными прыщами священника в каких-то отрепьях. И разумеется, неверный перевод ввиду всевластия клише (определявших тогдашние французские понятия о «bon go^ut» <«хорошем вкусе»>) дает себя почувствовать (к примеру: «скопище глупцов, расточавших мне комплименты», вместо «толпы дураков, не дававшей мне прохода»).

X

Воображаясь героиной Своихъ возлюбленныхъ творцовъ, Кларисой, Юліей, Дельфиной,   ⁴  Татьяна въ тишин лсовъ Одна съ опасной книгой бродитъ, Она въ ней ищетъ и находитъ Свой тайный жаръ, свои мечты,   ⁸  Плоды сердечной полноты, Вздыхаетъ, и себ присвоя Чужой восторгъ, чужую грусть, Въ забвеньи шепчетъ наизусть ¹²  Письмо для милаго героя.... Но нашъ герой, кто бъ ни былъ онъ, Ужъ врно былъ не Грандисонъ.

^1,3героиной (тв. пад.)… Дельфиной(тв. пад). Чтобы «героиня» правильно рифмовалось с «Дельфиной», пришлось изменить окончание творительного падежа, требующегося после «воображаясь», и написать недопустимое по-русски «героиной».

³Кларисой.См. коммент. к главе Третьей, IX, 10.

³Дельфиной.Если обветшавших «Вертера» и «Юлию» все-таки можно читать и сегодня — по крайней мере, с определенными научными целями, — то произведение мадам де Сталь «Дельфина» (1802) просто невыносимо, и я не уверен, что Пушкин обременил бы Татьяну необходимостью осиливать ее эпистолярный роман в 250 000 невыразительных слов, не запамятуй он, что тут нет даже псевдоэкзотического интереса к лучшей книге месяца — нелепой «Матильде» мадам Коттен, не говоря уже об эмоциональной насыщенности, в которой не отказать ни Гёте, ни Руссо.

Дельфина д'Альбемар, овдовев в двадцать один год, поглощена своей любовной историей, происходящей в 1790–92 гг. Ее обожатель — женатый человек по имени Леонс де Мондовиль, но в конце концов она от него отказывается, ощущая моральный долг перед его женой. Когда Дельфина болеет, он стоит у ее постели, «ухватившись за столбики ее кровати в состоянии ужаса еще большего, нежели испытываемый его подругой» (ч. IV, письмо IV). Немыслимые кипучие страсти бушуют в ч. IV, письме XIX (от Дельфины к мадам де Лебенсей): «…я бросилась к ногам Леонса… он… отнес меня на софу, недвижно замерев у моих ног» и т. п. Как художник Сталь полностью лишена чутья: «Матильда! — вскричала я, сжимая ее воздетые к небу руки» (ч. IV, письмо XXXIV).

⁵См. коммент. к IX, 3–4.

¹⁴Грандисон.В этом месте своего комментария к «ЕО» Чижевский (с. 237) снова дезинформирует читателя (см. коммент. к главе Второй, XXX, 3), сообщая: «Грандисон — герой „Клариссы Гарлоу“ Ричардсона». Он, кроме того, видимо, полагает, что Пушкин читал эти романы по-русски.

XI

Свой слогъ на важный ладъ настроя, Бывало, пламенный творецъ Являлъ намъ своего героя   ⁴  Какъ совершенства образецъ. Онъ одарялъ предметъ любимый, Всегда неправедно гонимый, Душой чувствительной, умомъ   ⁸  И привлекательнымъ лицомъ. Питая жаръ чистйшей страсти, Всегда восторженный герой Готовъ былъ жертвовать собой, ¹²  И при конц послдней части Всегда наказанъ былъ порокъ, Добру достойный былъ внокъ.

² пламенный.Несомненно, это одна из тех условных стилистических фигур, к которым питали пристрастие Пушкин и поэты его школы. Ударение, приходящееся в этом трехсложном слове на первый слог, легко — может быть, слишком легко — совпадает с необходимостью сделать ударным второй слог в ямбическом четырехстопнике, так что строка сползает к банальной модуляции русского стихосложения — скольжению на третьей стопе в трехсловной строке (как здесь). Схожи в метрическом отношении такие слова, как «радостный», «трепетный», «девственный» и т. п., равно как отдельные случаи множественного числа (и разные падежные и родовые формы) двусложных прилагательных, как, например, в главе Третьей, XVI, 12 «Напевы звучные заводит». «Пламенный» почти то же, что и «пылкий», — еще одно излюбленное слово Пушкина и его школы.

⁵предмет.Видимо, любимый предмет автора — его герой.

⁹Питая жар.Распространенный галлицизм. См., например, у Расина в его драматической эклоге («трагедии») «Федра» (1677), III, 1: «Не гасишь ты огонь, но раздуваешь пуще» <пер. М. Донского>; примеров таких множество.

¹⁰Всегда восторженный герой.Два первых слова представляют собой тот же самый эпитет, который характеризовал в главе Второй, VI, 13 манеру говорить Ленского, его «всегда восторженную речь»; оставшись в памяти читателя, строка заставляет как бы самопроизвольно соединить слова «всегда» и «восторженный». На самом деле логичнее в этой назидательной строфе слово «всегда» отнести к следующей строке («всегда готов был»), связав его со вторым «всегда», указывающим на порок — непременно наказуемый, и добро — непременно вознаграждаемое.

XII

А нынче вс умы въ туман, Мораль на насъ наводитъ сонъ, Порокъ любезенъ и въ роман,   ⁴  И тамъ ужъ торжествуетъ онъ. Британской музы небылицы Тревожатъ сонъ отроковицы, И сталъ теперь ея кумиръ   ⁸  Или задумчивый Вампиръ, Или Мельмотъ, бродяга мрачной, Иль вчный жидъ, или Корсаръ, Или таинственный Сбогаръ. ¹²  Лордъ Байронъ прихотью удачной Облекъ въ унылый романтизмъ И безнадежный эгоизмъ.

⁵ небылицы.Т. е. «недостоверности», «выдумки», «ирреальности», «фантастические предположения».

⁶Тревожат сон отроковицы.Обычная для тех времен идея; ср. у Чарлза Седли в сочинении «Карточный столик, или Матери-картежницы», «современная притча автора сочинения „Возница Барух и его жена“» (Лондон, 1808), «Предуведомление»: «Романтические авторы пытались представить дело так, будто чтение романов идет на пользу юному поколению. Вздор! — Кому придет в голову подпалить собственный дом, желая удостовериться в надежности средств для тушения пожара? — Назидания, заключающиеся в подобных произведениях, вместо того, чтобы быть обращены к кому следует, неизменно адресуются юным девицам, точно девицы наделены пороками, кои изобличает сочинитель».

Странно, что даже осторожный и многознающий Лернер («Звенья», V. [1935], 71–73) допускает ошибку, считая, что слово «отроковица» в этой строфе подразумевает Татьяну, и стало быть, Татьяне принадлежит вся описываемая тут библиотека (помимо тех книг восемнадцатого века, которые назывались в строфе X); в действительности же список в строфе XII обозначает круг чтения юной девушки в пушкинское «теперь», т. е. 1824 г., точно так же, как выше очерчен круг чтения Онегина 1820 г. Иначе бессмысленной оказываются строфы XXII–XXIV главы Седьмой, где Татьяна открывает для себя Байрона (и через Байрона постигает душу Онегина), — ведь получается, что эти небылицы британской музы ей давно знакомы. Впрочем, демонические взоры Онегина, грезящиеся Татьяне в главе Седьмой, XLI и главе Пятой, XVII–XX, гораздо скорее напомнят о Метьюрине, чем о Жане Жаке: Пушкин, следовательно, читал и Метьюрина.