Коммуналка: Добрые соседи
Шрифт:
— Так, — Алексей едва заметно поморщился.
Стало быть, Толичка ему не интересен. Тогда кто?
Или…
— Но он хотя бы истинно рабоче-крестьянского происхождения, а есть и буржуазный элемент, — Тонечка позволила себе поджать губы, зная, что лицо ее при том сделалось некрасивым, и выражение это совершенно не идет. — И даже больше…
— Больше буржуазный? — пошутил Алексей и подхватил ее, закружил, и на землю поставил не сразу. Тонечка покраснела от смущения и восторга.
Антонина же отметила блеск в
— Аристократичный. Элемент. Так можно говорить?
— Не знаю. Наверное. Ты же говоришь, — ей подали руку. — Ни разу не видел аристократичный элемент.
— Смеешься?
— Интересуюсь. Какой он?
— Она.
И вновь пауза. И он недоволен, пусть пока не позволяет увидеть это недовольство, однако чувствуется нетерпение. Ему хочется тряхнуть Тонечку, заставить ее говорить. И Антонина поддается.
— Дива, — выдыхает Тонечка. — Представляешь? Я когда ее впервые увидела, так прямо…
— Настоящая? — а вот теперь интерес глубоко искренний.
Плохо.
Для идиота, который не понимает, куда лезть можно, а куда не стоит.
— Самая настоящая! — Тонечка старается заглянуть в глаза, глупая девочка, которой так хочется быть любимой. И это вовсе не то чувство, которое знакомо Антонине, но с масками вечная проблема: рано или поздно они начинают прирастать.
Да, в этом городе задерживаться не стоит.
— Никогда не видел живой дивы.
— И я… раньше, то есть. Я даже сперва не поняла. Она на диву не похожа… то есть точно дива, только не похожа. Мелкая очень. Нелюдимая.
Алексей остановился, чтобы купить мороженого.
— Расскажешь? — попросил он.
— Даже познакомить могу! — храбро сказала Тонечка, мороженое принимая. И опять покраснела, потому что хорошие девочки не должны брать мороженое от других мужчин. Но тут же она себя поправила, что она, конечно, хорошая девочка, но Алексей тоже хороший парень.
А мороженое — это просто мороженое.
Дружеское.
В конце концов, в новом социалистическом мире женщины и мужчины равны. А значит, и дружить они могут. Или нет?
— Не знаю, удобно ли…
— Ай, удобно, конечно, только она редко из комнаты выглядывает. И на работе постоянно еще.
— Дива работает?
Какое почти искреннее удивление.
— В госпитале, — Тонечка прокусила хрупкую глазурь. — Бывает, что целыми днями там торчит, за дочкой своей совсем не смотрит. Вот и растет та невоспитанной.
— Дочкой?
— Розочкой…
Она ела и говорила, про диву и про ребенка ее, и про других соседей, про которых почему-то Алексей слушать категорически не желал, постоянно перенаправляя беседу в нужное ему русло. И Тонечка, конечно, не замечала. Она ведь была доброй, но не очень умной девушкой. Антонина же…
Она разглядывала человека, прикидывая, что именно о нем стоит рассказать и стоит ли. С одной стороны, инструкции ею получены
Правда, вряд ли это знакомство саму диву обрадует.
Но…
— …и вот представляешь, она говорит…
Днем квартира выглядела иначе. Более… пустой, что ли? Брошенной? Дневной свет, пробиваясь сквозь мутноватое, подернутое рябью, стекло, лишь подчеркивал запустение.
Пыль в углах.
Потускневший вдруг лак серванта. Мертвый фикус в грязноватом горшке. Брошенное фото… кружку с кухни унесли, упрятав в свинцовый короб. Но вот Казимир Витольдович изъявил желание лично явиться на место происшествия.
И огляделся.
Поцокал языком.
— Надо будет прислать кого, чтобы убрали. Вещи опять же… разобрать.
Вещи давно были досмотрены, пусть и проводился обыск крайне аккуратно, на случай, если вздумается сердечной подруге заглянуть в квартиру. Однако никто не явился, а стало быть, к вечеру вещи разложат по коробкам, проведут опись и вывезут на склад, где и будут храниться в ближайшие лет пять.
— Значит, говоришь, предположила, что его по случайности? — Казимир Витольдович снял с серванта снимок в простой, явно самодельной рамке. — И ведь может оказаться права… да…
Рамку украшали куски битых елочных игрушек, отчего она блестела и переливалась.
— Более того, как понимаю, скорее всего права… нежить… плохо, да… очень плохо… статистику запросил?
— Само собой.
— По криминальным?
— По всем за пятилетний период.
— Многовато будет, — поморщился Казимир Витольдович. — Оно-то, конечно, ребятки поработают, да только городок у нас хоть и провинциальный, а все одно немаленький. Время понадобится.
Он щелкнул пальцами и замолчал, погрузившись в собственные начальственные мысли.
— Надо окружение трясти, — заметил Святослав. — Где-то ж он с нею познакомился. И дива утверждает, что жизнь она сосала из него долго, что дело это небыстрое…
…жизнь Петр Сергеевич, насколько Святослав понял, вел обыкновенную, скучную даже. И не случись ему работать в том самом отделе НИИ, о котором иным людям знать было не положено, то и смертью его никто бы не заинтересовался.
Права дива.
И еще в том права, что сколько в этом и вправду немаленьком городе таких вот одиноких мужчин? Женщин всяко больше, но мужчины одиночество переносят хуже…
— Это да… — Казимир Витольдович отряхнулся. — Я его знал. Умнейший был человек в том, что науки касается, однако в бытовом плане наивный. Супругу свою любил несказанно. К нему пытались приставить кого-то из… своих. Но судя по отчету, неудачно вышло. Может, момент не тот, может, типаж… тут вообще не пойми, что творилось…
Он тяжко вздохнул и коснулся другого снимка.