Комната
Шрифт:
Это ниже, я думаю, они живут в моем животе.
— Так вот, у него нет такого места.
— У него нет живота?
— Нет места, где живут чувства, — отвечает Ма.
Я смотрю на свой живот.
— А что же у него вместо этого?
Ма пожимает плечами:
— Пустота.
Как в кратере? Но ведь это дыра, в которой что-то произошло. Что же произошло со Старым Ником? Я так и не понял, почему мы должны осуществить свой план сегодня. Только потому, что Старый Ник на самом деле робот?
— Давай убежим в другую ночь.
— Хорошо, — говорит Ма, бессильно падая на свой стул.
— Хорошо?
— Да. — Она потирает лоб. — Прости меня, Джек, я понимаю, что не должна тебя подгонять. Я-то уже давно все обдумала, но тебе все это в новинку.
Я киваю и киваю.
— Конечно, пара дней ничего не меняет. Если мы опять с ним не поругаемся. — Она улыбается мне. — Может, через пару дней?
— А может, лучше, когда мне исполнится шесть?
Ма с удивлением смотрит на меня.
— Я готов обмануть его и выйти наружу, когда мне будет шесть.
Ма закрывает лицо ладонями. Я тяну ее за руку:
— Не надо.
Когда она поднимает голову, ее лицо пугает меня.
— Ты же говорил, что будешь моим супергероем.
Что-то не помню, чтобы я такое говорил.
— Так ты хочешь убежать отсюда?
— Да, только не по-настоящему.
— Джек!
Я смотрю на последний кусок сосиски, но есть мне уже не хочется.
— Давай останемся здесь.
Ма качает головой:
— Здесь становится тесно.
— Где?
— В комнате.
— В комнате совсем не тесно. Посмотри. — Я забираюсь на стул и прыгаю на нем, раскинув руки — они ни за что не задевают.
— Ты не представляешь, как это вредно для тебя. — Голос Ма дрожит. — Ты должен видеть разные вещи, трогать их.
— Я…
— Ты должен узнать много других вещей. Тебе нужно больше места. Нужна трава. Я думаю, ты хочешь увидеть своих бабушку и дедушку и дядю Пола, покататься на качелях на детской площадке, поесть мороженого.
— Нет, спасибо.
— Ну хорошо, забудь об этом.
Ма снимает с себя одежду и натягивает ночную футболку. Я надеваю свою. Она делает все это молча — я вижу, что она очень сердится на меня. Она завязывает пакет с мусором и ставит его у двери. Сегодня на нем нет никакого списка.
Мы чистим зубы. Ма сплевывает. На губах у нее осталась паста… ее глаза встречаются с моими в зеркале.
— Я дала бы тебе больше времени, если бы могла, — говорит она, — клянусь, я ждала бы столько, сколько нужно, если бы была уверена, что мы в безопасности. Но такой уверенности у меня нет.
Я быстро поворачиваюсь к ней и утыкаюсь в ее живот. Я пачкаю ее футболку пастой. Но она не обращает на это внимания.
Мы лежим на кровати, Ма разрешает мне пососать из левой груди. Мы молчим.
В шкафу я никак не могу уснуть. Я тихонько напеваю: «Джон Джейкоб Ингельхеймер Шмидт». Я жду. Потом снова пою эти слова.
Ма подхватывает:
Меня так кличут тоже.
Куда б я ни пошел.
Кричит вокруг народ:
— Смотри, Джек Джейкоб Ингельхеймер Шмидт идет.
Обычно мы вместе с ней поем: «На, на, на, на, на, на, на», за что я и люблю эту песню, но на этот раз Ма молчит.
Ма будит меня глубокой ночью. Она стоит, наклонившись надо мной, и я ударяюсь о шкаф, садясь на своей постели.
— Пойди посмотри, — шепчет она.
Мы стоим у стола и смотрим вверх. В окно заглядывает огромное круглое серебряное лицо Бога. Оно такое яркое, что освещает всю комнату, краны и зеркало, кастрюли и дверь и даже щеки Ма.
— Знаешь, — шепчет она, — иногда луна полукруглая, в другое время похожа на серп, а порой напоминает простой обрезок ногтя.
— Не-а, луна существует только в телевизоре.
Ма показывает на окно:
— Ты видел ее только тогда, когда она полная и стоит прямо над головой. Но когда мы выберемся наружу, ты сможешь увидеть ее в нижней части неба, во всех ее видах. И даже днем.