Комплекс хорошей девочки
Шрифт:
— Так что же случилось с козой? — Я требую, теперь искренне заинтересованная в судьбе этого бедного животного, но страдающая острой паранойей, чтобы все заметили, насколько я не в духе. Как пристально я смотрю.
— Эван выезжает на дорогу, которая проходит через государственный парк, каким-то образом вытаскивает эту штуку с заднего сиденья и уводит ее в лес. Оставляет меня без сознания на земле рядом с машиной, поэтому, когда копы приезжают туда и видят меня без сознания и покрытым кровью, выглядящим мертвым, они все начинают волноваться. Меня сажают
— Они так и не поймали тебя? — Бонни хохочет от смеха.
— Черт возьми, нет, — говорит Эван. — Вышли сухими из воды.
— Так вы оставили козла одного в лесу? — Я смотрю на них, удивленная и в то же время испуганная.
— А что, черт возьми, еще мы должны были с этим делать? — бормочет Купер. — Только не это! О мой Бог! Этот бедный козел. Мне будут сниться кошмары о том, как существо плачет в одиночестве в темном лесу. Преследуемый рысью или чем-то в этом роде.
— Видишь? — Эван хлопает брата по руке. — Вот почему мы не позволяем цыпочкам уговаривать нас играть в героев. Они никогда не бывают удовлетворены.
И все же я невольно смеюсь. Образ этих двоих, несущихся по городу, едва видимых поверх руля, с испуганной козой, брыкающейся и лягающейся, слишком смешон.
Еще какое-то время мы обмениваемся глупыми историями. Бонни и ее школьная команда болельщиц превратили парадную лестницу отеля в Слайд-энд-слайд на соревнованиях во Флориде. Мы с подругой познакомились с несколькими парнями во время кемпинга с ее семьей и чуть не сожгли палаточный лагерь фейерверком.
И вот, наконец, он приходит. Момент, которого Бонни с нетерпением ждала всю ночь.
Эван хватает одеяло, которое он взял из своей машины ранее, и спрашивает Бонни, не хочет ли она прогуляться. Эти двое строят друг другу глазки с тех пор, как мы пришли сюда. Прежде чем они уходят, она оглядывается на меня, чтобы убедиться, что я остаюсь, и я киваю ей.
Потому что, как бы я ни боялась остаться наедине с Купером, это именно то, чего я хочу.
— Ну, моя работа здесь закончена, — сообщаю я ему, пытаясь вести себя нормально.
Он тычет в огонь палкой, чтобы подвигать поленья.
— Не волнуйся, с ним она в безопасности. Он говорит как преступник, но Эван не подонок или что-то в этом роде.
— Я не волнуюсь. — Я встаю и занимаю место Эвана на песке рядом с Купером. Мне не следовало бы, но я обожаю наказания. И я не знаю, из-за него это или из-за пьянящего запаха горящего плавника, но я чувствую себя пьяной, несмотря на то, что выпила всего одну кружку пива. — Честно говоря, ни один из вас не тот, кого я ожидала. В хорошем смысле.
О-о-о. Я понимаю, что это прозвучало кокетливо. Мои щеки пылают, и я надеюсь, что он не воспримет это замечание как проявление интереса.
— Да, — говорит он, качая головой. — Я вроде как все еще жду извинений за ту фразу про герпес.
— Я умоляю о пятой поправке. — Я сдерживаю ухмылку, глядя на него краем глаза.
— Так
Я пожимаю плечами.
— Не понимаю, о чем ты.
— Хорошо. Я понимаю. Запомни это, Мак. Когда у тебя был шанс стать большим человеком.
— Ооо, — издеваюсь я. — Значит, сейчас война, да? Заклятые враги до смерти?
— Я не начинаю дерьмо, я его заканчиваю. — Он делает шутливое лицо крутого парня и пинает песок к моим ногам.
— Да, очень зрело.
— Теперь об этом пари, принцесса.
Это убивает меня. При этом насмешливом прозвище я моргаю, и ужасное погружение в осознание становится неоспоримым.
Купер сексуален.
Безумно.
И дело не только в его волевом, угловатом лице и глубоких темных глазах, которые вмещают целую вечность. Он также обладает определенным качеством "мне наплевать", которое действует прямо на самые чувствительные части меня. В свете огня в нем есть что-то почти зловещее. Нож, когда свет отражается от лезвия. И все же он обладает неоспоримым магнетизмом.
Я не могу вспомнить, когда в последний раз испытывала такое внутреннее влечение к парню. Если вообще когда-нибудь испытывала.
Мне это не нравится. Не только потому, что у меня есть парень, но и потому, что мой пульс учащается, а щеки пылают, и я ненавижу чувствовать, что не контролирую свое тело.
— Мы никогда не устанавливали ставки, — размышляет он.
— Тогда чего ты хочешь? — Справедливо. Во всяком случае, я женщина своего слова.
— Ты хочешь поцеловаться?
Я притворяюсь невозмутимой, но мой пульс начинает биться с новой силой.
— Чего еще ты хочешь?
— Я имею в виду, я полагал, что минет — это не начало, но если мы ведем переговоры…
Вопреки себе, я выдавила улыбку.
— Ты бесстыдник.
Каким-то образом ему удается снять напряжение с этого момента, стирая всю неловкость до тех пор, пока я больше не перестаю быть самоуверенной.
— Хорошо, — говорит он, сексуальная усмешка изгибает его губы. — Ты ведешь жесткую игру. Сначала я наброшусь на тебя.
— Да, я думаю, что в этом вопросе мы зашли в тупик.
— Это верно? — Он наблюдает за мной из-под тяжелых век. Невозможно не чувствовать, что он мысленно раздевает меня. — Хорошо. С тебя услуга. Ты будешь у меня в долгу.
В какой-то момент я чувствую, как у меня в кармане жужжит телефон. К тому времени мы с Купером по колено увязли в споре о социально-экономических последствиях выпечки. Я смотрю на свой телефон, чтобы убедиться, что это не Бонни просит о помощи, но это просто Престон говорит, что он вернулся домой после игры в покер.
— Ни за что, — возражает Купер. — Выпечка — это еда богатых людей. Вы никогда не увидите, чтобы кто-то, зарабатывающий минимальную зарплату, зашел в пекарню за коробкой гребаных круассанов. У нас есть пончики, холодные пирожные и, может быть, печенье из банки или что-то в этом роде, но ничего из этого дерьма с булочками.