Комплекс крови
Шрифт:
— А кто избрал того бога, о котором говорил Томас Аквинат? — ответил он вопросом на вопрос.
— Не знаю, — смутилась Терри. — Если честно, я не верю в бога. Думаю, его придумали люди. Людям нужно во что-то верить, такова их природа.
— Тот, кто нуждается в вере, слаб, — нравоучительно изрек Тристан. — Сила — не в вере, а в знании. Наука — это знание, Ученые сомневаются, ищу и находят, а поэтому они сильны.
— Ну хорошо, — смилостивилась девушка. — Предположим, что нас и вправду избрали. Но для чего?
— Для того, чтобы мы показали другим правильный путь.
— Что-то не верится, — с сомнением протянула
Тристан расхохотался.
— Это ничего, — успокоил он сестру, — со временем ты поймешь. Мне истина тоже открылась не сразу. Продолжим читать атлас?
— Лучше расскажи мне еще про религиозную философию, — попросила девушка.
— Хорошо. Только принесу пару книг из библиотеки. Многое я помню наизусть, но лучше, если источник под рукой.
12 июля 2009 года
Треверберг
— Всем почитателям художественного таланта Эдуарда Муна известно, что он работает в романтичной и немного абстрактной манере. Но картины, представленные на сегодняшней выставке, вас удивят. Пожалуйста, следуйте за мной, леди и джентльмены.
Невысокая девушка в костюме а-ля «мадемуазель Шанель» направилась в первый зал, и толпа предвкушающих эстетический экстаз зрителей двинулась за ней.
— Разве он еще не выставлял эту восхитительную мистику по мотивам городских легенд? — удивился Тристан, приноравливаясь к неспешному шагу гостей. — Если мне не изменяет память, я ее уже где-то видел.
— В программке? — предположила Терри. Длинное черное платье, усыпанное мелкими блестками, делало ее похожей на русалку-гота. Сестра держала его под руку, и со стороны они сошли бы за богатую пару. Появляться в таком виде в свете было идеальным решением: ни у кого не хватало решимости предпринять попытку знакомства. Но в этой стратегии присутствовал и минус. Тристан и Терри походили дуг на друга как две капли воды, и разве что слепой не принял бы их за брата и сестру. — Там было несколько снимков.
— Да, похоже на то, — рассеянно ответил Тристан, скользя взглядом по толпе в пух и прах разряженных гостей. — Кто бы эту программку ни делал, ход отличный. Тут яблоку негде упасть. А ведь в июле галереи звезд с неба не хватают.
Туристы в Треверберге делились на две группы. Первая, большая, приезжала для того, чтобы облазить каждый угол в Ночном квартале. Вторая, поменьше, держала курс на картинные галереи. Тристан жалел о том, что последние не объединили в подобие маленького города так, как клубы, но понимал, что с экономической точки зрения это было бы невыгодно: возле галерей находятся рестораны, и именно там подкрепляются проголодавшиеся любители живописи.
Выставочный зал, в котором проходило сегодняшнее мероприятие, находился в новой половине неподалеку от Большого бизнес-центра. Один из самых оживленных городских районов. Отсюда рукой подать до «Золотых вязов», где жила Терри. Сестра предусмотрительно взяла такси. Тристану же пришлось сесть за руль, и не только потому, что путь от особняка отца и станции метро «Старый Треверберг» занял бы у него как минимум минут сорок, а такси в их края приезжали через раз. В его личном списке «ненавижу всей душой» на первых местах находились общественный транспорт и чужие машины с болтливыми водителями. Тристан Хобарт принадлежал к тому типу городских жителей, представители которого с гордым видом стоят в многочасовых «пробках», говоря «зато я сижу в салоне своего личного автомобиля!». Он приехал раньше сестры и сделал с десяток кругов по окрестностям в поисках стояночного места. Явившаяся за пятнадцать минут до начала Терри указала брату на билеты: гости выставки могли воспользоваться закрытой парковкой, принадлежавшей залу. Блеклый эпитет «в ярости» не описывал и сотой доли эмоций, которые в тот момент испытал Тристан, но зачем портить чудесный вечер подобными глупостями?
— Думаю, вы узнали сюжет легенды о слепом Уильяме и Демоне Реки, — говорила девушка в костюме а-ля «мадемуазель Шанель», остановившись рядом с очередной картиной. — Короткое пояснение для тех, кто не знает, о чем речь. Однажды молодой человек по имени Уильям полюбил слепую девушку и заключил договор с Демоном Реки, в соответствии с которым…
— Прости, что мешаю знатоку наслаждаться искусством, но зачем ты меня сюда позвал? — шепнула на ухо брату Терри.
— Я позвал тебя сюда для того, чтобы ты увидела истинный масштаб таланта одного из моих любимых художников, — ответил Тристан.
— Ничего особенного в нем нет. Помимо родства с Самуэлем Муном, пожалуй, но таким в Треверберге не удивишь, с тем, как он меняет женщин, детей у него штук двадцать, если не больше. Эдуард пишет безвкусные бледные образы.
— Иногда мне кажется, что ты никогда не полюбишь живопись так, как я, сестрица. Взгляни.
Терри с сомнением изучала полотно, изображавшее большое серебряное блюдо с лежащими на нем окровавленными клинками.
— Разве не восхитительно? — обратился к ней Тристан.
— Это же просто катаны, испачканные в крови.
— Я говорю не про катаны. Я говорю о том, что эти, как ты выразилась, «безвкусные бледные образы» и эти завораживающие вещи — плод воображения одного и того же человека. Может, у него все же есть печать?
— Нет, — улыбнулась Терри. — Печати у него нет. Ты сам прекрасно знаешь.
Тристан знал — и при мысли о том, что работы самого обыкновенного смертного произвели на него такое впечатление, чувствовал себя неловко. Печать Лилит, маленькая татуировка в виде «дурного глаза» на спине между лопаток, видимая лишь избранным, приносила своему обладателю много проблем — и одаривала его огромным количеством талантов, призванных компенсировать причиняемый проблемами вред. С рождения эти люди живут одновременно в двух мирах, отличают темных существ от светлых и обладают уникальным восприятием, оставаясь смертными. Многие музыканты, писатели и художники, в контексте разговора о которых нельзя не упомянуть слово «гений», имели печать Лилит. В их числе находился и Сальвадор Дали, столь любимый Тристаном, хотя его картины не шли ни в какое сравнение с поразительными полотнами доктора Кристиана Дойла, одного из служителей Равновесия. А служители Равновесия, как известно, до обращения были людьми с печатью.
В Темном мире доктора Дойла знали как Винсента, гениального врача, лингвиста, давшего жизнь темному языку, музыканта, композитора, поэта и, конечно же, художника. Если бы дела обстояли иначе, и Тристану потребовался бы кумир, он бы остановил свой выбор на этом выдающемся создании. Тем более что они были соседями: доктор Дойл с недавних пор жил в одном из особняков в старой половине. Кому нужны картины смертных, если ты при желании можешь пожать руку одному из самых выдающихся художников Темного мира, если не самому выдающемуся?