Комсомолец 2
Шрифт:
Я в любом случае оказывался «плохим», а потому больше не видел смысла играть в прятки. «Теперь важно, чтобы не оказался ещё и мертвым, — подумал я. — Молоток может опуститься и на твою голову, Димочка. Это станет для тебя не только неприятным, но и очень болезненным событием. Причем, твоя разбитая башка не убережёт и Пимочкину. Так что… ты уж постарайся снова не наделать глупостей». Я вдруг сообразил, что Комсомолец наградил меня не только способностями к музыке и к математике. Но и привнёс в мою голову хаос: раньше я никогда не допускал столько ошибок в своих действиях, как в предыдущие пять месяцев.
Вышел из-за памятника. С кастетом в руке (не прятал его, но и не выставлял напоказ).
— Саша?! — воскликнула Пимочкина. — Ты напугал меня! Я не заметила, как ты подошёл. Так и подумала, что вы меня разыграли!
Она улыбнулась. Фонарь светил ей в лицо — позволил мне увидеть улыбку и порозовевшие от холода Светины щёки. Рукой в варежке девушка поправила шарф, так и норовивший прикрыть её подбородок. Следила за моим передвижением — не моргая, выжидающе, широко открыв глаза. Но я не стал ей ничего говорить. Во взгляде комсорга я не заметил ни настороженности, ни испуга. Света смотрела на меня подобно ребёнку, что надеялся получить подарок. И не ждала неприятностей. Ни от меня, ни от замершего на границе освещённого островка человека — к тому она и вовсе повернулась спиной.
Я обошел Светлану. Встал между ней и человеком, что в отличие от Пимочкиной моему появлению явно не обрадовался. Рассматривал тёмную фигуру — скорее угадывал, нежели видел на той мелкие детали одежды. Отметил, неестественное положение правой руки человека. Его натянутую «на глаза» шапку, прятавшую лицо в густой тени. Подумал, что это серое короткое пальто я раньше не видел. Даже при плохом освещении оно выглядело невзрачным, поношенным. И без сомнения жало своему хозяину в плечах. Его будто потому и надели: такое не жаль было испачкать… даже чужой кровью.
— Брось молоток, Боброва, — сказал я. — Бросай его и уходи. Пока Пимочкина не поняла, зачем ты её сюда заманила. Со Светой ты, может, и справилась бы. Но не со мной.
Я показал надетый на пальцы кастет — так, чтобы мой жест не увидела комсорг.
— Уходи по-хорошему, Надя. Не заставляй прогонять тебя силой. Зря ты всё это затеяла.
— Зря?!
Боброва шагнула вперёд (хрустнула льдинка под её сапогом) — всего на полшага. Но этого хватило, чтобы жёлтый свет фонаря позволил мне увидеть ухмылку на лице девушки. «Она пьяна?» — промелькнула мысль. Подобный взгляд я заметил у Нади в новогоднюю ночь (не в спальне, когда девушка рассматривала своё отражение, а когда она целила из револьвера в старосту нашей группы). Надя расправила плечи — услышал треск ниток на её пальто. «Крупная девчонка», — отметил я. Невольно выставил вперёд левую ногу, слово собирался встать в боксёрскую стойку. Боброва приподняла подбородок, фыркнула. Вновь скривила губы.
— Это ты сюда напрасно явился, Усик, — сказала Надя.
Её тихий грудной голос звучал ровно, спокойно.
Я не услышал в нем истеричных ноток.
— Светка получит, что заслужила, — продолжила Боброва.
Она приподняла руку, достала спрятанный в рукаве молоток.
— Ведь я говорила ей не морочить Славику голову, — сказала Надежда.
Посмотрела поверх моего плеча — на Свету Пимочкину. Никогда раньше не видел в Надином взгляде столько ненависти. Боброва в прошлом казалась мне образцом спокойствия и терпеливости — не мог и вспомнить, чтобы она в гневе повышала голос. Я захотел обернуться, но не решился выпустить Надю из поля зрения. Лишь повёл плечами — проверил, насколько пальто сковывало мои движения. Сообразил, что в зимней одежде не проявлю невиданную ловкость, если Боброва вдруг бросится на меня с молотком. Но толстая ткань пальто наверняка смягчит удар, когда подставлю под него защищённую рукавом руку.
— А она меня не послушала, — заявила Надя.
Покачала головой.
Я не заметил в её взгляде ни растерянности, ни нерешительности.
— Вот, почему она сразу меня не послушалась, Усик?
Прикинул расстояние между мной и Надей — примерно пять шагов по хорошо утоптанному снежному покрову. Никакого снегопада сегодня не случилось, как и обещала Людмила Сергеевна Гомонова. Наши следы не припорошит снегом до утра. И точно он не присыплет их до того момента, когда мимо памятника Пушкину в начале первого пройдут те самые неведомые «прохожие», что обнаружили безжизненное тело Пимочкиной в том, пока ещё не свершившемся будущем. Свежие сугробы не накроют и кровь, если та сейчас прольётся (если я позволю Наде Бобровой её пролить).
— Ведь он ей не нужен! — сказала Надежда. — Она только морочила Славику голову. И мешала мне. Разве не так? Вон как примчалась сюда на твой зов! А я ведь знала, что так и будет! Она влюблена в тебя, Усик — не в него.
Тёмное полотно неба сегодня оставалось без серых разводов облаков. Это я заметил ещё, когда прятался за каменным постаментом. Увидел яркий лунный диск над Светиной головой — когда минуту назад проходил мимо Пимочкиной (полнолуние было лишь пару дней назад). Но сейчас я не обращал внимания на небо — смотрел Бобровой в глаза. Видел там очертания своей фигуры и яркие пятна фонаря. Те не мигали: Надя не моргала. Рассматривал в больших зрачках девушки своё крохотное отражение. Но следил я и за правой рукой Нади — той, что сжимала деревянную рукоять молотка.
— Так почему она не оставила Славу в покое? — спросила Надя. — Я ведь просила её. Просила тебя?!
Последнюю фразу она прокричала: адресовала её не мне.
— Брось молоток и уходи, — повторил я.
Нападать на Боброву не видел смысла. Осенью женщин насиловала и убивала точно не она. Поэтому пока я не мог Наде ничего предъявить. Мог бы избить на глазах у Пимочкиной её подругу (для Светы мой поступок выглядел бы именно так), схлопотать статью за хулиганство и нанесение побоев: не сомневался, что комсорг свидетельствовала бы против меня. Провинностей у Нади перед законом не было — до нанесения того единственного смертельного удара. Её не посадят в тюрьму только за появление в Пушкинском парке с молотком в руках. А доводить дело до удара по голове Пимочкиной я не собирался (да и не докажу потом, что убила Светлану Боброва — не я).
Надя усмехнулась.
— Нееет, — протянула она. — Никуда я не уйду. Пока не пристукну эту гадину.
Она указала рукой мимо меня — туда, где стояла Света. Вновь затрещали нитки на её пальто. Тускло блеснул железный боёк молотка.
— Надя, о чём ты говоришь? — раздался за моей спиной голос Пимочкиной.
Я услышал позади себя хруст снега.
— Стой на месте, Света!
Поднял руку — ту самую, в которой сжимал кастет. Вновь продемонстрировал его Бобровой; при этом показал своё оружие и комсоргу. Не обернулся. Хотя очень хотел это сделать. Но сдержал свой порыв. Не отводил взгляд от раскрасневшегося лица Бобровой. Новый порыв ветра стряхнул на нас снежную перхоть с каменной головы поэта. Припорошил мелкими льдинками мою шапку, посыпал будто бриллиантовой пылью Надино пальто. Мой резкий приказ подействовал: скрип шагов стих. А может, Пимочкину остановил вид свинчатки в моей руке. Если она вообще обратила на неё внимание.